Если бы я выглядел старше (G; Angst; Рип Ван Винкль, Шредингер)

Название: Если бы я выглядел старше (G; Angst; Рип Ван Винкль, Шредингер)
Автор: НатаЛи
Бета: отсутствует
Статус: закончен
Размер: mini
Жанры: Angst, Flashback (?)
Персонажи: Рип Ван Винкль, Шредингер
Рейтинг: G
E-mail: [email protected]
Содержание: хорошо, что есть фест, и плохо, что все хорошее когда-нибудь заканчивается.
впечатлилась фразой - заказом: "Если бы я выглядел старше, так ли уж сильно всё изменилось бы?"
Предупреждение: не знаю, когда в Миллениуме появилась Рип. Пусть будет относительно недавно.
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Кота Хирано



Сигареты заканчивались, и это было совершенно некстати. Моросящая мерзость и непроглядная, воистину лондонская муть, которую тут называли «туманом», прямо-таки вгрызалась в кости и заставляла их болезненно ныть.

- Долго они там… Может, посмотришь, как дела? - первой не выдержала затянувшегося молчания Рип, и, выдавливая из себя бодрую улыбку, потрепала Шредингера между ушей. Улыбка получилась откровенно фальшивой и кривой. Внимательный неприязненный взгляд оборотня быстро стер ее с лица Рип.
- Я-то могу… - пожал плечами подросток, присел на корточки и пустил окурок плавать в луже. Импровизированный «кораблик» быстро пошел ко дну. – А смысл? Там из них сейчас фарш делают, мое задание – подтвердить самоликвидацию Валентайнов, а наблюдать за их самодеятельностью с кучкой упырей в мои обязанности не входит.
- Неужели… Ты думаешь, что дойдет до самоликвидации? – широко-широко распахнулись синие глаза вампирши, а на курносой мордашке изобразилось непередаваемое выражение: смесь удивления, испуга и злорадства.
Шредингер опять пожал плечами.

Среди всех фриков Миллениума Рип была самой молодой, если судить по их меркам. Она до сих пор не отвыкла от своих человеческих замашек: чистила зубы, по вечерам включала ночник и старалась вывести веснушки, хоть Док много раз объяснял ей, что это невозможно.
Столетия пройдут, но Рип должна была остаться такой же, как сегодня - застывшей в вязком течении времени юной девушкой. Не расцветшей женщиной, не взрослой матерью - только вросшая в кожу маска молодости и тяжелый опыт столетий за ссутулившимися от монотонности бытия плечами.
Но пока не пройдет первая эйфория новой жизни, она об этом вряд ли задумается.

- Конечно, - Шредингер встал, потянулся и зевнул, показав мелкие острые зубки.
- Что тебе стоит, сбегай! – Рип разве что не подпрыгивала от интереса – первое на ее памяти достаточно серьезное дело Миллениума, как она могла пропустить? – Ну Шред! – заигравшись, Рип подняла ладонь для шутливой оплеухи, которыми хозяева обычно награждают заигравшихся животных.

Ее пальцы даже не успели прикоснуться к волосам подростка. В долю секунды, такую быструю, что вампирша не успела сообразить что произошло, ее рука оказалась перехвачена и сжата так, что хрустнули кости, а железные прутья ограды впились в тело. Прижатая к ней, лицом к лицу с оборотнем, Рип почувствовала горячую волну ярости, окатившую его. Шредингер впился в девушку бешеным взглядом голубых, почти прозрачных от злобы глаз.
- Никогда. Это понятно? Ни-ког-да, - прошипел он раздельно.

Рип быстро-быстро закивала, и подросток тут же отпустил ее. Шредингер отступил на шаг и сразу как будто стал меньше, а проглянувшая было звериная морда спряталась за привычной пакостной улыбкой:
- Вот и хорошо, Рииипочка, - протянул он насмешливо. – Будешь лапочкой, и мы будем дружить!

Девушка, растирая поврежденное запястье, с опаской посмотрела на оборотня. Если бы не эта вспышка, Рип бы поклялась, что перед ней веселый, не обремененный интеллектом подросток, который втихую таскает у старших порножурналы и мелочь на пиво.

- Сколько тебе лет? – спросила несмело, как будто первый раз общалась с незнакомцем.
- Много, - Шредингер отвернулся от девушки, рассматривая особняк, в котором слышались выстрелы. – Но со временем учишься… соответствовать.

Он покосился на Рип, оперся о развороченные братьями ворота. Согнуть ногу в колене, заложить руки за спину и немного ссутулиться: типичная поза скучающего подростка «нечего-делать-вот-и-торчу-тут».

- А если бы я выглядел старше, так ли уж сильно всё изменилось бы? – внимательный, серьезный и неожиданно печальный взгляд из-под мальчишеской челки. – Вот именно… Мы все здесь для того, чтобы умирать, и Валентайны – только начало.

@настроение: ниже среднего

@темы: Хеллсинг

---

Название: Завтра (R; Angst, POV; Рип Ван Винкль)

Название: Завтра (R; Angst, POV; Рип Ван Винкль)
Автор: НатаЛи
Бета: отсутствует
Статус: закончен
Размер: mini
Жанры: Angst, Flashback, POV
Персонажи: Рип Ван Винкль
Рейтинг: R
E-mail: [email protected]
Предупреждение: согласно некоторым суевериям, нечисть не может пересекать текущую воду самостоятельно, т. е. не по мосту, на корабле, самолете и пр. Да будет так) Монтана ведь планировал, что Алукард явится на авианосец?
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Кота Хирано


- Пиф-пафф… - тихонько шепчет Рип и бездумно улыбается в темноту. В голове проносятся сумбурные образы и обрывки памяти. Большинство принадлежит этому миру, но попадаются и старые – те, из прошлой жизни.

…Кровавые бинты и прокушенная в очередном приступе губа, хрип отказавших легких, судорожные попытки втянуть в себя хоть немного спасительного кислорода, и режущая, грызущая боль во всем теле, от которой выворачивает наизнанку. Если задохнуться, то скорее, - хоть бы все наконец закончилось... «Маску, морфий три куба, быстро!» Фанатичные глаза Дока. Глухая обволакивающие темнота и тишина.

…- Фрау, нам очень жаль, но вы потеряли ребенка, - соболезнующий тон медбрата и серый потолок больницы. Вена? Кажется, да. Они отступали, бежали, оставляя за собой так и не ставшие родными дома.
- Где… мой муж? – слова давались с трудом, ей буквально приходилось выдавливать сухие колючие звуки из сведенного судорогой горла.
- Вы не помните? Это, наверно, последствия контузии. Что последнее вы четко можете припомнить? – медбрат колебался – не добьет ли полумертвую женщину его известие, поэтому старался уклониться от расспросов.
- Где мой муж?! – вместо крика получилось натужное карканье, как будто внутри горла что-то сломалось.
- Мертв. Обширное кровотечение. После взрыва… - медбрат говорил что-то еще, но неожиданно жестокую и бессмысленную реальность уже затягивала спасительная серая муть.

…Столы, столы, столы… А на них люди – или подобия людей. Перепаханные внутренности, в которых сосредоточенно копались медики в белых халатах. Запах спирта не мог перебить запах гниения, он витал тут везде, стал привычным, почти своим. Дикий звериный крик прорезал монотонное бормотание санитаров: как нож в полуразложившееся, замученное тело. Человек так кричать не может, но все же кричит – невыносимо, так, что хочется его добить, лишь бы не ощущать его страдания, не представлять, как это.
Металлическая дверь захлопывается, крик резко обрывается. Пытливый взгляд из-под странных очков: вы уверены, фрау N…? Тихий смешок: конечно. Только теперь я – Рип Ван Винкль.

В такие моменты – когда память начинает вытворять свое - она хмурится и пытается прогнать куски еще живого, больного прошлого, но они слишком навязчивы, как пиявки, присосавшиеся к белой веснушчатой коже. Рип мотает головой – детский, неосознанный жест, которым она пытается вытряхнуть старых призраков из головы.
Получилось, и девушка снова улыбается завтрашнему дню – ах нет, ночи. Впрочем, для вампира день – это ночь, и наоборот. Завтра, завтра она сыграет свою партию, мелодичную, красивую и кровавую. Завтра Монтана увидит, что не зря доверил ей такую миссию, по-другому просто не может быть.
Алукард, как и всякий истинный вампир, не может сам пересечь текущую воду – знания Дока распространялись по самым неожиданным направлениям: каббала, Вуду и многое-многое другое. А значит, корабль станет клеткой для дикого зверя, а она – Рип Ван Винкль – будет охотником. Даже не придется гоняться за добычей – всего лишь прийти и уничтожить.

Альхамбра, глупый недоделанный фрик, был слабаком. Обреченный франт со своими жалкими картами. Способности – ненамного выше братьев Валентайн, и он вполне прогнозировано превратился в кусок мяса… Все же жаль, что Монтана так быстро списал его в расход.

Какая-то смутная догадка, предположение, мелькает в ее мозгу, но Рип отмахивается от нее. Невозможно. Она морщит нос и старается не думать о неудачливом ухажере и его судьбе.

На смену Альхамбре перед ее мысленным взором встает Зорин. Рип про себя презирает ее и искренне не понимает, почему Док с ней так носится. Она, Рип Ван Винкль – вот кто заслуживает внимания! Именно она завтра положит конец затянувшемуся кошмару, именно на ее руках будет кровь великого монстра. Рип чувствует, как из глубины ее существа поднимается одно-единственное желание – рвать на куски, убивать, терзать… Но это еще не сегодня.

- Завтра, завтра, уже завтра… - напевает она.

@темы: Хеллсинг

---

Начиталась кинков...)))

Название: Тайна (R; Adult, Flashback; Зорин/Док)
Автор: НатаЛи
Бета: отсутствует
Размер: midi
Жанры: Adult, Flashback, PWP
Персонажи: Зорин/Док
Рейтинг: R (NC-17?)
E-mail: [email protected]
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Кота Хирано
Статус: закончен
Предупреждения: Секс. И диалоги, много… Да, вопрос: они ведь оба по умолчанию вампиры? Еще не очень понятно с цветом волос Зорин: темно-русая, рыжая или блондинка? Пусть будет последнее.
Содержание: потрахушки и есть потрахушки. За ангстом, глубоким смыслом, стебом или сюжетом не сюда.


1.

- Доброй ночи, фройляйн.
- Хелло.
- Как вы себя сегодня чувствуете?
- Мы давно перешли на «ты», костоправ. И давай ближе к делу, а? У меня еще дел по горло.
- Гмм… Вы не особенно располагаете…
- Что, опять начинать первой?
- Если не возражаешь…
- Что-то ты слишком стеснительный для своего возраста. Накинул себе десяток, а, белый халат?
- Какой смысл?
- Действительно, с чего бы сопливый подросток захочет поиметь – хотя бы по телефону - женщину?
- Поменьше иронии. Откуда мне знать, что вы… ты сама не фейк?
- По-моему, некоторое знание женской анатомии за мной можно было заметить, нет?
- А мое осведомление в мужской? Или вам нужны детали? Вес, диаметр, длина?
- Было бы неплохо! – смешок.
- А не пошли бы вы…
- Обиделся?
- Измеряю. Семнадцать сантиметров.
- Не так чтоб много, бывали и побольше.
- Фройляйн, повторюсь, а не пошли бы вы…
- Ругайся, меня заводит, – опять смешок. - Я лежу на полу, на мне сейчас только форменный китель, больше ничего. И я хочу тебя, слышишь? Здесь и сейчас. Хочу, чтоб ты прямо сейчас взял меня. Грубо, без разговоров, не надо этих чертовых нежностей,. Хочу, чтоб ты оттрахал меня до синяков…
- Гм… Мне продолжать?
- Прямо сейчас, когда я с тобой разговариваю, моя рука спускается ниже, я уже вся мокрая…
- Я накрываю твою ладонь своей, мы двигаемся вместе… Я нажимаю, не сильно – так, чтоб тебе хотелось еще, но мы не торопимся. Ты уже готова…
- Дальше…
- Я ласкаю клитор, ритмично двигаю языком, сильнее и быстрее...
- Дальше…
- Ох… И быстрее… Ты стонешь, выгибаешься на встречу. Как можно ближе, чтоб я проник глубже, достал всю тебя…
- Дальше, еще немного…
- Твоя очередь…
- Я резко отталкиваю тебя, ты ложишься на спину. Теперь я сверху и могу делать все, что захочу. Я держу твои руки и не разрешаю трогать себя, ты сопротивляешься, но сейчас решаю я. Опускаю голову и медленно беру твой член в рот… полностью, до основания… Такой горячий и приятный, да… Вверх-вниз, быстрее и быстрее… Еще быстрее…
- Фройляйн, я почти…
- А-ах…
- А, черт…

…

- Гмм… Ты там как?
- Халат придется отдать в стирку. Впрочем, неважно. Тебе понравилось?
- В целом – неплохо.
- Всего лишь? Я уверен, что смог бы удовлетворить тебя лучше тебя самой.
- А я уверена, что опаздываю. Пакеда, белый халат.
- Я говорю вполне серьезно.
- Адьес, мне на смену пора. До связи, костоправ!
- Я хирург. И я имею дело с вещами, о которых ты понятия не имеешь! По какому… Алло? Алло!

2.

- Хелло, костоправ!
- Доброй ночи.
- Повеселимся? Сегодня у меня праздник, пьем до дна!
- Я не употребляю спиртного.
- Я не об алкоголе.
- А о чем?
- Гм, забей. Ты не куришь?
- Нет.
- И не пьешь. Ты там, случаем, не стерильный?
- Нет, я не стерильный.
- … Что случилось?
- Ничего.
- Ладно. Развлекуха, я так понимаю, отменяется.
- Гениально.
- Черт, ты мне все планы на вечер обломал… Что мне делать теперь, всей такой одинокой и веселой?
- Спать.
- По ночам не сплю. Ладно, выкладывай, что там у тебя…
- Послушайте, фройляйн, у меня серьезные проблемы, которыми я не намерен делиться с кем-либо вообще. А вам настоятельно рекомендую бросать пить, это итак достаточно сказалось на уровне вашего умственного развития. Кроме того, советую научиться выражать свои мысли более…
- Да пошел ты!

…

- Доброй ночи.
- Пошел к черту.
- Извини, я устал.
- ...
- И я в тупике. Перебрал все возможные решения. Все! Результат отрицательный. Понимаешь, даже с новой плазмой они не выживают, даже с пересадкой новых органов! Что-то остается в организме после воздействия, но этого просто не может быть. Разве что остаточная реакция ментального порядка? Реакция, деструктивный импульс без самого разрушающего фактора?
- Тебе бы отдохнуть.
- Не умею.
- Одержим результатом?
- Что-то вроде.
- Понимаю. Ставишь цель и идешь к ней. Знаешь, ты бы наверняка сработался с майором.
- С кем?
- Я же военная, забыл? Подчиняюсь майору.
- Какой твой чин?
- Старший лейтенант.
- Ты немка?
- Слушай, это начинает смахивать на допрос.
- Ты немка?
- Да, черт подери! Доволен, халат?... Эй, ты где? Алло? Алло!

Док быстро повесил трубку, откинулся на спинку неудобного кожаного кресла. Черт. Не стоило ему лазить в личных документах Монтаны. Откуда он мог знать, что номер на обрывке блокнотного листа с симпатичным сердечком напротив ряда цифр окажется не интим-службой, а личным номером Зорин?

3.

- Алло. Добрый вечер.
- Хэлло. Кто это?
- Вы со мной не знакомы, но я, кажется, не ошибся адресом. Фройляйн, я одинокий обеспеченный…
- А не пошел бы ты!
И пара виртуозных казарменных ругательств. Это сейчас Док понимал, что казарменных, а тогда просто по достоинству оценил витиеватую оценку его сексуальных предпочтений и крайне замысловатый способ его зачатия.

На следующую ночь она перезвонила.

- Хелло, одинокий-обеспеченный.
- Доброй ночи.
- Ты хотел приятно пообщаться?
- Уважаемая фройляйн, боюсь, что наши понятия о «приятном» диаметрально…
Собеседница оборвала злобно-саркастическое шипение Дока на половине фразы:
- Развлечемся?
- То есть?
- Черт, ты вообще зачем звонил, жениться, что ли, хочешь? Как давно у тебя не было секса, одинокий?
- Гм… Давно.
- У меня еще дольше. О сексе по телефону слышал?
- Да, но…
- Вот и хорошо. Я начну?
- Вы, наверно, не совсем правильно меня…
- На мне сейчас только майка…
- Черт… Ну допустим… Я, не снимая ее, провожу по твоей груди кончиками пальцев, сжимаю…
- Гм, хвалю, ты быстро уловил идею.
- Благодарю. Между прочим, было бы несколько проще, если бы я мог хотя бы приблизительно знать, как ты выглядишь.
- Высокая блондинка с большой грудью.
- Стандартно.
- Ты бы удивился, если бы узнал, насколько я нестандартная блондинка с большой грудью. А ты?
- Высокий, худой. Блондин.

4.

Док подходил к своему внешнему виду без излишней сентиментальности и прекрасно сознавал, что привлекательным себя было можно назвать с большой натяжкой. С очень большой, прямо-таки до неприличия откормленной и жирной натяжкой. Док вообще редко обращал внимание на «внешние проявления» и ценил в себе те качества, которые развил сам, а не те, которыми его обделила природа. Хотя иногда, нет-нет, но бросал короткие взгляды в сторону Капитана. Машина для убийств, автомат, зачем вообще ему такой дар? Док часто наблюдал, как женщины, попадая под влияние животной сексуальности Капитана, с безумными глазами сами предлагали себя оборотню. Даже опытные вампирши, Зорин и Рип, таяли и млели под его откровенным недвусмысленным взглядом. Не то, чтоб Док завидовал, что за нонсенс... Но он не мог не признать, что привлекательная внешность давала некоторые преимущества.

Потому Дока устраивало, что невидимая собеседница не заходила дальше устного общения. Хотя сам моментами жалел, что не может познакомиться поближе, и дело здесь было не только в сексуальном влечении. Прямолинейная фройляйн, которая оказалась военнослужащей в чинах, обладала своеобразным чувством юмора и, что еще важнее, полным отсутствием женской истеричности, которую Док не переносил абсолютно.

Их короткие ночные «прелюдии» перед «сексом» он ожидал с не меньшим нетерпением, чем самого «секса». Блондинка часто и с видимым удовольствием выводила его из себя, но никогда не переступала некую вполне осязаемую для обоих черту. Сама она практически никогда не обижалась на его язвительные, тщательно продуманные, отрепетированные заранее выпады и лекции – может, не принимала всерьез? А еще Фройляйн умела слушать, хотя вряд ли понимала большую часть медицинских терминов. Впрочем, Док тоже не сильно вникал в тонкости построения батальона или схемы наведения прицела новых винтовок, «которыми легче себя убить, чем достать чертову мишень».
Они даже не узнали имен друг друга. Док был «костоправом» или «белым халатом», блондинка откликалась на «фройляйн». Для того, что было между ними, имена особо не требовались.

Теперь эта женщина не просто Блондинка, безыменная Фройляйн. Это Зорин, эксперимент № 21 - нравится ему это или нет.

Док вздрогнул, машинально опустил глаза вниз, на свои руки. Тонкие пальцы хирурга от Бога, которые, будто в насмешку над Творцом, создали чудовищ.
К своим «лабораторным крысам» Док привык относиться соответственно – тела, тела, тела… Которые в последствии – большинство из них – станут трупами. Доку не могло прийти в голову посмотреть на подопытных как-то иначе. Расходный материал есть расходный материал. Теперь, оказывается, «материал» имеет душу – если можно так говорить о вампирах.
Зорин. Док нахмурился, с трудом представляя лейтенанта в новой роли. «Пусть так, но это возможность узнать фройляйн поближе… А вдруг?», шепнуло не в меру активное в последнее время мужское эго Дока.
Вампир, которого ощутимо нервировал неожиданный реализм Фройляйн, всухую сглотнул слюну. Скорее всего, она сейчас ждет звонка своего «товарища по сексу». Не лучше ли оставить все как есть? Или рискнуть? Überraschung! Черный ящик открывается, а там, вместо сексуального мачо, семьдесят кило угловатых костей, «трехглазые» очки и высокомерное «как самочувствие, эксперимент № 21?»

Или можно по-другому?
В любом случае, если что-то делать, то немедленно. Ни Фройляйн, ни Зорин не будут терпеливо сидеть у телефона и терпеливо ждать своего "принца", как девица в какой-то старой сказке. Не в ее характере.

5.

Руки, заложенные за спиной. Чеканный шаг. Кивнуть охраннику, отвечая на слаженное приветствие. Конечно, его тут боятся… Не зря. Док довольно оскалился, проходя мимо «пыточной» - его любимого детища, лаборатории, в которой посредством рукотворного чуда рождались монстры. Глубокие оккультные знания, великолепный талант хирурга, полное отсутствие сочувствия и каких-либо принципов – в этой роли Док себя чувствовал превосходно.
Оставив позади лаборатории, он замедлил шаг. Мрачные коридоры в такт отзывались эхом его движениям. Шаг, еще один. В голове не было ни единой мысли, никакого четкого плана.
Если он вернется сейчас к себе, что он теряет?
Желание, похоть, страсть… Все эти низменные слабости Док научился контролировать, а заодно и искренне презирать, много лет назад. И секс даже близко не был самым ярким или весомым удовольствием в его жизни.
Ему хотелось… как бы это сказать… чтоб у них с Фройляйн что-то... было. Упаси Боже намечающуюся лысину Монтаны, речь не могла идти об отношениях, чувствах и прочей ерунде в типичном, замусоленном в мыльных сериалах понимании этих слов. Дока даже передернуло от одного представления себя в подобной роли.
От Фройляйн (нет уж, лейтенанта Зорин Блитц!) ему хотелось большего, чем уважительная неприязнь пополам с некоторым страхом. Доку хотелось… общей тайны, что ли. Чего-то интимного и приятного, как те острые, эгоистичные по своей сути эмоции, которые они делили между собой по телефону.
Рука в перчатке потянулась к двери.

6.

Не заперто. Зорин никого здесь не боится – с чего бы?
Глаза мгновенно привыкли к темноте. Против его ожиданий, вампирша, казалось, спала, но Док не доверял обманчивому впечатлению. Даже если Зорин спит, ее нечеловеческая половина уже очнулась и знает о его присутствии.
Помедлив, он защелкнул замок и сделал несколько шагов по направлению к женщине. Теперь Док был уверен, что она проснулась: сам будучи немертвым, он уловил изменение в ритме ее дыхания. Неподвижное тело уже не было расслабленным, и Док кожей ощутил, как Зорин мгновенно напряглось и сфокусировалась на одной точке – и этой точкой был он сам.
- Блондинка, немка, лейтенант Последнего батальона, она же - "Фройляйн".

Док присел рядом с Зорин, внимательно наблюдая за реакцией. Она оставалась неподвижной, только глаза широко распахнулись – видимо, от удивления - и тут же сузились до двух непроницаемых щелочек.
- Хирург, который не спит по ночам из-за работы. Не может быть, - хрипловатый голос, не раз слышанный в другой, намного более интимной, обстановке, показался Доку невероятно сексуальным.
- Вы угадали.
Зорин кивнула – Док понял это по скорее звуку, так как в камере без окон стояла кромешная тьма, в которой даже вампир видел плохо. Зато она делала небольшую, пахнущую сладковатой кровью комнату еще меньше, как будто спрятанной от окружающего мира.
- И? – голос вампирши не был взволнованным, но - Док знал по опыту - Зорин отлично умела контролировать свои реакции.
- И? – повторил он, пытаясь определить ее отношение к происходящему. Получалось плохо, и это постепенно начинало злить. Док стиснул зубы.
- Зачем ты пришел? – вот так, прямой вопрос требует прямой ответ. Вполне в духе обеих.

Док пожалел, что не придумал никакого плана. Сейчас бы понадобилась подсказка, очень понадобилась. Чего она ждет в ответ? Хочет услышать правду или ее оскорбит его прямое, элементарное до безобразия мужское желание? А если Зорин только посмеется над ним? Док ведь не Кэп, далеко не Кэп! Хирургу вспомнилось ироничное "бывали и побольше".

- Хочу тебя, - зло выдохнул Док. В конце концов, дрочить можно и в одиночку, а прямой ответ – единственный способ узнать ответ на вопрос «а что было бы, если бы…».
Зорин, не отрывая взгляда от лица хирурга, подтянула под себя ноги и подвинулась к нему. Близко-близко - почти прикосновение. Внимательные, немного раскосые глаза всматривались в его напряженное лицо и упрямые стиснутые губы. Близко. Еще ближе – так, что Док почувствовал дыхание Зорин на своих щеках. Вампирша, прикрыв глаза, втягивала носом его запах.
- Хочешь меня? – переспросила она своим невозможным хрипловатым голосом. Док внезапно осознал, насколько быстро и всерьез его заводит голос Зорин – рефлекс, прямо как у собак Павлова.
Док кивнул - и почувствовал на своих сжатых губах ее губы. Зорин, как будто еще не приняв окончательного решения, знакомилась с ним, довольно бесцеремонно пробуя его на вкус. Доку почти пришлось принудить себя расслабиться и не оттолкнуть ее: слишком много всего и сразу для мужчины, который уже очень, очень долгое время рассматривал женское тело исключительно со скальпелем в руке. Реальность оказалась более оглушающей и острой, нежели он ожидал. Но ему начинали нравиться губы Зорин, напористые и мягкие.
Она была скорее сладкой, чем соленой, как ему представлялось раньше. И это больше шло Зорин: сильная, уверенная в себе, роскошная женщина не может быть горькой, она должна напоминать мед и молоко, и от вампирши пахло такой же сладкой и тягучей, как медовая патока, кровью.
Док, уступая Зорин, ответил на поцелуй: осторожное изучение и поглаживание, и внезапно – укус. Док с удивлением ощутил на губах свою кровь, а вампирша, напряженная, как кошка перед прыжком, – скорее, пантера - недвусмысленно потянулась к его рту, слизывая тяжелые капли.
- Вот как… - Док поднял руку – мгновение колебания – и сжал затылок Зорин, с силой прижимая к себе, одновременно кусая и целуя ее, быстро и жадно. Зорин выдохнула какое-то ругательство ему в рот, отвечая с не меньшим жаром, лаская его язык своим, не больно, но как можно жарче, глубже, вкуснее. Зацепила его зубы клыками, распоров десну, но Док только вздрогнул, не отрываясь от ее сладкого, с привкусом металла и меда, безжалостного поцелуя.
- Фройляйн, - он не успел перевести дыхание, когда Зорин опрокинула его на спину и села сверху.
- Доктор… - то ли промурлыкала, то ли прошипела она, облизывая искусанные губы.
Это движение было именно таким, каким он его себе представлял – медленным, тягучим, многообещающим. Все как в фантазиях. Точно так же.
Кожей к коже, они терлись друг о друга, вбирая запахи друг друга: сладкий женский и терпкий мужской. Поцелуи, жадные и быстрые, оставляли мокрые следы на горячей коже.
Его тонкие, как у девушки, ключицы, неожиданно широкие плечи – а ведь обычно сутулится, - чувствительные соски и еще более чувствительный живот – теперь Зорин знает слабости Дока. Он простонал сквозь зубы что-то непонятное, вцепившись в нее так, будто от этого зависело его будущее.
Зорин вся была гибкая, горячая и упругая, и Док сжимал, кусал, впивался в нее пальцами и всем телом. Нетерпеливо рванул ее штаны прочь – кажется, порвал. Спустил ладонь пониже, к заветному треугольнику. Привычными жестами, словно пианист выполнял наизусть заученную партию, нажал на нужные точки, погружая пальцы в бархатную влажную глубину. Зорин сдавленно охнула, упираясь руками в кровать, будто пыталась убежать от него. Док оскалился: можно даже не пытаться, теперь она в его полной и безраздельной власти. А руками Док умел творить чудеса не только на хирургическом столе.
В глазах Зорин застыло отсутствующее выражение: она вся была там, на кончиках его пальцев. Не отдавая себе отчета, вампирша застонала, прося продолжения, и Док довел партию до конца - так, что она выгнулась дугой, хрипло выкрикивая что-то неразборчивое на немецком.
Док осклабился, отпуская ее – совсем ненадолго, только чтобы Зорин пришла в себя, и тут же начал заново. Но у Зорин были свои планы. Ловко расстегнула ширинку, обхватила его член – как раз, не сильно и не слабо, - и подстроилась под его ритм: вверх-вниз. Каждую секунду еще быстрее, еще жарче. Сбивчивое дыхание Дока участилось, и Зорин прижалась к нему, целуя шею, оставляя мокрые дорожки на его груди – простой и действенный узор: обхватить губами сосок, немного прикусить, впиться, и двигаться, двигаться все жарче и быстрее…
- Подожди, - охрипший голос Дока срывается, но Зорин прекрасно понимает его без слов.
Она приподнимает бедра и прижимается к Доку: желание ощутить его в себе настолько сильное, что живот даже побаливает, сжимается от голодного предвкушения мужчины.
Зорин подалась навстречу, застонав от долгожданного удовольствия, когда он вошел в нее. Док понял, что тянуть точно не получится: слишком горячо, голодно и жадно все получалось, когда они вцепились друг в друга в быстром резком ритме. Еще, еще ближе, глубже, сильнее – и…


- Тебе понравилось?
- Очень, - искренне ответила Зорин и блаженно, до кончиков пальцев, потянулась. Татуированная половина тела гипнотизировала игрой скрытых под узором мышц, - но если еще раз спросишь, я тебе что-нибудь откушу. Там, за тумбочкой, бутылка.
Зорин отхлебнула из горлышка, передала Доку:
- Давай по очереди, что ли. Да, приходится признать…
- Что?
- У тебя талант.
Док самодовольно улыбнулся, аккуратно поправил чудом не разбитые очки:
- Как я и говорил. Вам следовало прислушаться к моему мнению, фройляйн.
- Зануда, - фыркнула Зорин.
Док не сомневался, что она по достоинству оценит «ручную работу», но в то, что Зорин получила оргазм, - с ним, не с Капитаном! – от основного, так сказать, блюда, верилось с трудом. Док не мог понять, как он может ее привлекать: сутулый, угловатый и - всего семнадцать сантиметров. Это было нелогично, но факты – вещь упрямая: перед ним, головой на впалом животе хирурга, лежала довольная женщина, прикладываясь к бутылке и слизывая с пальцев пропущенные капли.

7.

- Доброй ночи.
- Хелло, Док.
- Как ваши… твои дела?
- Шредингер достал. Кстати, он, наверно, в курсе наших вылазок…
- Фройляйн, он будет молчать, не сомневайтесь.
- Секреты разводишь?
- Только один. Это наша общая тайна, не так ли, фройляйн?

@темы: Хеллсинг

---

ну снова здравствуй, любимое аниме...

Название: Решение (G; POV; Интегра)
Автор: НатаЛи
Бета: отсутствует
Статус: закончен
Размер: mini
Жанры: POV, крохотный Flashback
Персонажи: Интегра
Рейтинг: G
E-mail: [email protected]
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Кота Хирано



- Приказывай же, я жду!

Интегра, не торопясь, села за стол, потянулась за сигариллами.

Слова слуги все еще звучали в ее ушах. Она прекрасно сознавала, что Алукард абсолютно прав: кровь солдат будет на ее руках. Непричастные к «их» играм люди, которых дома ждут жены и дети. Кто-то сегодня подменил напарника, потому что у того страшное похмелье, и он попросил друга прикрыть его перед начальством. У кого-то завтра начинается долгожданный отпуск, и уже собраны вещи на самолет – но острова, женщины в бикини и горячее солнце уже не для него, хоть бедняга об этом еще не подозревает. У каждого человека, находящего там, перед все еще закрытой дверью, есть свои незавершенные дела: помириться с младшим братом, увидеть первые шаги сына, проиграть в покер последнюю рубаху, встретить дождливый рассвет, сидя с напарником под воротами базы и травя пошлые анекдоты…

Если двери так и не откроются, все это еще возможно - еще не поздно свернуть операцию и спасти множество жизней. А если будет отдан приказ…

Интегра закрыла глаза. Мы ведь всего-навсего люди. Неужели это именно то, что от нее ждут и нет другого выхода? Прежние решения давались в разы проще: Интегра четко знала, что поступает правильно, потому отдавала приказы со спокойной совестью.
Очищение мира от скверны – такая высокая, благородная цель, честь и гордость Хеллсингов. Эта цель всегда оправдывала жестокость и холодный расчет, с которыми Интегра привыкла относиться к чужим жизням. Впрочем, как и к своей. Оправдывала она и захватывающее дух упоение властью, с которым девушка не считала нужным бороться. Интегра признавалась – самой себе - что кровавая напряженность схватки пьянит ее. Она наслаждалась видом побежденного, униженного противника и страстным желанием поставить на колени всякого, кто осмелится пойти против ее воли.
Победа любой ценой – это ли был главный принцип Абрахама Ван Хеллсинга? Человек, покоривший чудовище. Великий предок, который совершил невозможное - заставил нежить служить себе. Теперь его кровь, кровь господина над монстрами, текла по венам молодой девушки.

…«Не бойся ошибок, девочка, людям они так свойственны. Бойся отречься от своего человеческого начала, отдаться страху. Бойся стать слабой, как эти несчастные монстры»…

Улыбка отца – иногда теплая и насмешливая, глаза – всегда требовательные и высокомерные. Память вдруг ясно, до малейшей черточки воскресила его образ перед Интегрой. Что ты будешь делать? Ты, урожденная Хеллсинг, хозяйка величайшего вампира?

Пепел сигариллы упал на стол. Как Алукард, этот недочеловек, посмел усомниться в ней?!

- Слуга! Не испытывай меня! Приказ остается прежним: найти и уничтожить, найти и уничтожить всех, кто станет у тебя на пути! Убей их всех, Алукард!

- Да, моя госпожа. Ты сильна и прекрасна, как всегда. Интегра Файрбрук Вингейстс ван Хеллсинг, я выполню твой приказ… - довольный утробный смех Алукарда раздался в динамиках, прежде чем прервалась связь.

Интегра, как будто обессилев, опустилась в кресло. Горячий пульс бился в висках, полуулыбка, полуоскал судорожно кривил губы, но она вновь чувствовала себя собой. Никаких сомнений, никаких страхов – истинная госпожа от рождения.

@темы: Хеллсинг

---

и немного еще)

глаток горячего кофя *просто очепятки. но какие милые)*

Кристина Хэлл *классические вариации Мери Сью на тему фамилий: Хелл, Эйнджел, Дэймон*

Сама бы я в этот ад не нагой *… а при полном параде*


вдохнавления небыло, и я просто чертила какие-то непонятные линии в тетрадке.
Уроки прошли незаметно *мозг затронут не был*




Он был невысокого роста, полон собой *и еще чуть-чуть полон не собой*

У меня чуть не началась рвотная рекция *смесь реакции с эрекцией, надо полагать*

Мужик стал покучывать мои соски *нечто между окучиванием и покусыванием, нэ?*

Я остался в чулках и кружевном женском белье. Бывают же извращенцы на свете. *т. е. автора как бы не смущает гомосексуализм и насилие, а вот фетиш – ни-ни!*

@темы: позитив), Разное

---

дорога в ИМ-ХО пролегает через Беон

котострафисческой скоростью *бедный кот*

Я умыла лицо,вымыла голову и высушила всё феном,действия заняли не больше 10 секунд.И то добрую половину я ждала что-бы всё заработало,) *прямо энерждайзер*

спортзал,теперь украшенный под танцы *пару шариков, цветочки там на баскетбольном кольце. И козел в ромашках*

-Вау!-услышала¬ я слова когда вошла в зал.Простенько так!Потом гордо улыбнувшись двинулась вперёд и села на стул.Все затаив дыхания ждали моих следуйщих действий... *и тут я, как Шерочка Стоун, ногу на ногу закидываю! У мальчиков оргазм, у девочек инфаркт. Конец теста*

Холодный,безр¬¬адостный или проще говоря живой труп - *или замороженная сельдь. Ну почему такие простые, жизненные сравнения так неактуальны?*

Анну искали в милиции,даже амон,спецназ - *Амон, Амон, Амон…Редкое имя*

Джейн,она не дура что-бы разглашаться об этом *я разглашаюсь, ты разглашаешься, они разглашаются*

Мне мертветь не куда *я мертвею, ты мертвеешь, они мертвеют*

Юона вернулась страшно довольная и направилась к Аро <…> а вышла страшно недовольная *оплошал Аро)))*

бробурчала моя сестра

я довольный сел,хотя в этом ненуждался. *а что, нормальный такой оборот. Я вот тоже лежу, хотя в этом не нуждаюсь*

Я жила как в кошмаре,нет существовала.Я была одновременно счатлива и ужасно несчастна. *…я вся такая противоречивая…*

Потом мне сообщают что моя дочь жива,я это разумееться чувствовала нутром,или как там это говорят. *правильно, в данной ситуации этнолингвистика на первом месте*

Красивая женщина для глаз — рай, для души — ад(Эдаврд) *каг бэ мелочь, а приятно*

О феликс. *о, Феликс? Офеликс?*

удырила его в эмм...корочь между ног,своей ногой *неромантично как. Обычно ЕГО именуют корнем любви, магическим жезлом, нефритовым мечом и т. д. и т. п. А тут – всего лишь какой-то «эмм»*

-иди ка ты сбюда,-ой,он труп,потянул ко мне руки. *как бы так, между прочим – он труп, батенька*

-Ах.ты!-прорыч¬ала я и ударила его в живот кулаком,он отлетел в стену.
-Вау!-восклик¬нули все его друзья,Я тяжело дышала,-тоже сдохнуть хотите?
-От рук такой красотки!Конечно!-שּׁросмеявшись сказали онию *прямо тельцы на заклании*

-В чём причина звонка.-во мне возгоралас обида. *самовозгорание*

@настроение: позитив)

@темы: Разное

---

alucard

Станцуйте для меня, уроды, и покажите мне ад! Только тот ад, которого я еще не видел… Подарите мне голову Интегры, покажите мне плащ с кровавым подбоем, покажите того, кто добровольно отдал себя за любовь. Будьте достойны жертвы, свиньи недорезанные! Не совершайте моей ошибки. Иуда был архипредателем, Пилат – архитрусом. Я – кто? Вечный. Полумертвая уродливая душа в привлекательном теле: шлюхи рода человеческого, смотрите, к кому вас влечет. Сила, исходящая из отчаяния; ненависть, рожденная безысходностью; страх перед жертвой, отринутой мною. Интегра, теперь ты мой Бог. Испытуемая мной, хрупкая лживая личина святой. Кукла для жертвоприношений. Какая разница?

«У рек Вавилона, там сидели мы и плакали, вспоминая Сион…» Мой Сион – моя Валахия, а теперь? Весь мир, если того пожелаю. Так получилось, что он теперь мне не нужен – примем как должное. Хочу чувствовать как человек... Как последний мусорщик где-то в глухих, провонявшихся болезнями и нищетой задворках Африки – но чувствовать, а не жить чередой боли и ненависти. К себе, к людям, к постыдному прошлому, пустому настоящему и совершенно бессмысленному будущему. Интегра, ты меня боишься, но используешь. Гордишься своим оружием? Нет, ты гордишься собой – амазонкой без страха и упрека, меня просто используешь. За то, что тебе это приходится делать, ты меня ненавидишь. И за то, что я пробуждаю в тебе ненависть, ненавидишь еще больше. Замкнутый круг. Змея, вцепившаяся себе в хвост. Как я ненавижу…

«На ивах, посреди него, повесили мы наши арфы». Ненавижу самую суть себя - души, злобно жрущие друг друга, без цели, без перерыва, без надежды. Ненавижу вас, а вы – часть меня. Я себя ненавижу? Я себя люблю. Не вино пью, кровь. Пью, чтоб забыться – но становится только хуже. Остановиться уже не могу: цена контракта, извольте платить по счетам. Гарпагону и не снилось…

«Ибо там пленившие нас требовали от нас песнопений, а издевавшиеся над нами – веселья» Я веселюсь, Дьявол, отец мой! Смеюсь и плачу, все едино, - даже честь Человека в наше время смешна. Такая тонкая маска бессмертной души на морде животного. Вот-вот сломается, осталось недолго. У Интегры уже не будет достойного наследника. Моя роль – потешаться над черной мерзостью чаши Вавилонской блудницы, да плясать в крови недолюдей, чудовищ изнутри - таких, как я, только невидных простому взгляду. Интегра тоже их видит. Люблю тебя сквозь ненависть. Только шепни приказ, моя хозяйка. Даже не говори ничего, просто посмотри на меня так, как умеешь только ты. У меня захватит дух от очередного забытья схватки, крови, резни. Пьяного веселья – чем не зависимость? Я ведь нужен тебе? Я – нужен? Используй меня. Если не ты, то кто? Я спасу тебя – всегда, ты нужна мне. Мой самообман, моя Вавилонская блудница.

«Как нам петь песнь Бога на земле чужой?...» Как мне не благословлять жизнь, отнимая ее? Как не дивиться Богу, сотворившему меня? Как не понять Справедливость и Разум, пронизавшие бытие до мелочей? Прах – к праху… Я есть то, чем я сам сделал себя, и пожинаю плоды свои смиренно. Как не любить Господа, давшего мне жизнь и как не ненавидеть себя, продавшего ее за бесценок? Трус, предатель. Мертвец. Во имя любви Твоей, Господи, убиваю я, во имя ее же и Страшного Суда жду. Душу не залечишь болью, похотью и смертью. Нужна любовь. А такому грешнику как я, нужна Твоя любовь. Как мне петь молитву Тебе, если не кровью? Прости Иуду, кающегося у рек Вавилона…

@музыка: marla Chemical Brothers

@настроение: depressed

@темы: Хеллсинг

---

Игра

Холодные руки скользят по мгновенно покрывшейся мурашками коже. По плечам, шее, очерчивают впадинку под ключицами – едва касаясь, так, как будто пальцы и не дотрагиваются до нее. Сморщенный в протесте слегка курносый носик, хрипловатый недовольный стон, вздох – и девушка, не открывая глаз, отворачивается от вампира.

***

О, Господи. Интегра покорно кивнула, рассматривая новые, ужасно «важные» документы, стопочкой сложенные на рабочем столе. «Могу поспорить, ничего мало-мальски интересного Ватикан не прислал». Однако против словосочетаний «Совершенно секретно» и «Лично в руки» приема еще не придумали, а делать работу – значит делать ее хорошо. Конечно, можно было бы схалтурить и отдать все это секретарю – но толстенькие пачки листов смотрели на нее укоризненно и удивленно, и Интегра вспомнила лицо отца, когда ленилась сделать домашнее задание. Усмехнувшись, она села за стол. «Приступим».

Итого:
- разобраться с корреспонденцией.
- заказать информацию о новом типе винтовок. Умельцы из Силиконовой долины творят чудеса даже с таким сомнительной твердости металлом как серебро.
- позвонить в отдел исследований, - какой процент серебра в сплаве обеспечивает полное упокоение цели?
- подписать сметы.
- парикмахер.

***

Ногти чуть-чуть царапают кожу, оставляя на ней исчезающий бледный след. От коленки и выше, вдоль длинного смуглого бедра, немного щекотно и дразняще. Девушка, казалось бы, ощутив присутствие чужака, хочет проснуться, но Морфей не желает так быстро отпускать свою пленницу. Пока не закончились эти мгновения, вампир не останавливается, ведь в бессознательном шепоте Интегры слышен не только протест, а и желание. Алукард, не дотрагиваясь губами, беззвучно целует упругий и бархатный, животик, прохладным дыханием щекочет кожу хозяйки, спускаясь еще ниже – и заставляет ее сны рисовать сумасшедшие распутные картины. Самая нежная кожа, самые интимные прикосновения, которых почти нет. Или они почти есть?

Интегра резко распахнула глаза и села на кровати. Сквозь зубы выдохнула воздух, который, оказывается, задержался в легких и попыталась отдышаться. Конечно, в комнате никого нет, светит роскошная голубая луна, все так, как и должно быть в апартаментах Интегры Хеллсинг. Кто же виноват, что она, помимо верного солдата Англии, еще и девушка?

***

Выспаться не удалось. Интегра медленно тянула третью за утро чашку чая. Бедный Волтер: пожалуй, только он и смог определить настроение хозяйки и старался компенсировать ее сонное нежелание работать, сооружая немыслимые вкусовые композиции: апельсин, шиповник, бергамот – и что-то еще, что Интегра не смогла отгадать. Удостоив дворецкого благодарной улыбки, она потянулась к компьютеру.

Итого:
- отослать ответ Ватикану, отомстив Максвеллу такими же «Совершенно секретно» и иже с ними. Пусть помучается, читая пространный отчет о «новых» методиках упокоения вампиров. Хотя, к сожалению, он как раз способен спихнуть подобное на помощников. Или самолюбие взыграет?
- так как результаты из лабораторий неоднозначные, придется отказаться от идеи сэкономить. Чтож, и дальше будем лить пули из чистого серебра.
- что опять-таки возвращает нас к Силиконовой Долине. Дорого, но качественно.
- завтра возвращается Алукард. Задание, само собой, выполнено.
- интересно, сэр Пенвуд не откажется в связи с очередной викторией хоть процентов на пять увеличить финансирование? Он уже месяц тянет с новым вертолетом. Напомнить.
- парикмахер!

***

Она лежит на алых шелковых простынях – какая все-таки восхитительная пошлось, - нежная прохладная ткань льнула к телу, подражая ласкам темноволосого мужчины. Интегра выгнулась под его прикосновениями, такими медленными и чувственными. Лица рассмотреть не могла, но о таких мелочах как-то не думалось – да и какие размышления могут быть во сне? Мужчина одним движением подсказал Интегре свое желание, и она покорно перевернулась на живот. Вампир приподнял тяжелый каскад пепельных волос, с неслышным вздохом наблюдая, как они рассыпаются по подушке, и прильнул к обнажившейся шее – чуть ниже линии волос, к соблазнительно интимному, всегда скрытому от взглядов посторонних кусочку кожи. Усмехнулся реакции ее тела, и, едва спрятав клыки, алчно скользнул губами по коже, от плечей - и вниз, чуть не царапая ее, покрывая почти совершенной формы спину жадными горячими поцелуями. Одной рукой поддерживая Интегру, вампир приподнял ее и заставил прижаться к своему телу, отточенными, как будто текучими движениями очерчивая грудь девушки, впитывая каждую секунду животного напряжения между ними.

Тяжелая лепнина потолка расплылась, принимая осмысленные черты: теперь она образовывала движущийся узор переплетенных мужских и женских тел; кроваво-красные розы чашечками тянулись к кровати любовников, желая узнать ближе недоступную им страсть; алые простыни, казалось, были пропитаны кровью; свет луны из голубого медленно превращался в грязно-розовый - даже его влекло сосредоточение этой фантасмагоричной Вселенной – Интегра Вингейтс Файрбрук Хеллсинг.

***

- Ты была у врача? – удивленный Алукард первым нарушил затянувшееся интимное молчание.
- Это, конечно, абсолютно не твое дело, но… да, пришлось, - Интегра пожала плечами, - у меня были нарушения сна. Ничего страшного, слуга.
- И это, - презрительный щелчок по пузырьку, - тебе помогло?
- Вполне. Все чудесно. Кстати, твой ход, Алукард.
Вампир помедлил, рассматривая фигуры на шахматной доске.
- А почему ты не обратилась ко мне? Я, как ни странно, прекрасно умею решать подобные вопросы, - не смотря на иронию, вопрос не был шуткой.
- Решила не растрачивать попусту столь блестящие таланты, - Интегра съязвила в ответ, мучительно стараясь не покраснеть. – С вампиршей в Ипсуиче не было сложностей?
- Нет, конечно, - Алукард, посмеиваясь, позволил отвести себя от щекотливой темы. - Тебе нравится играть со мной, Хозяйка? – двусмысленность вопроса заставила Интегру на секунду замереть, держа пешку в воздухе, - в шахматы.
Пауза была незначительна, и была ли? Интегра на всякий случай решила ограничиться общим ответом.
- Игра всегда увлекает, слуга, - леди вновь пожала плечами, - приятно контролировать ситуацию, - она демонстративно медленно опрокинула черного коня противника.
- Так уверена, что именно ты всегда ведешь партию? – Алукард оскалился, плавным отточенным движением забирая белого ферзя.
- В большей или меньшей степени. Но к этому следует стремиться. Даже имея в своем распоряжении ограниченные возможности, - Интегра покосилась на «съеденного» ферзя, - можно достичь недоступных, казалось бы, результатов. Шах и мат, Князь!
- Поздравляю, Хозяйка, - вампир полушутливо склонил голову, - есть некоторые вопросы, в которых я рад проигрывать тебе.
- Всего лишь некоторые? – Интегра поднялась с кресла, двумя пальцами насмешливо козырнула Алукарду. – Что ж, благодарю тебя за игру, Князь, но некая леди желает покинуть столь интересное общество, дабы отдохнуть в тишине и покое.
- Ты так рано ложишься спать? – Алукард взглянул на часы. – Всего два часа ночи…
- Мой доктор настоял на том, что я должна соблюдать режим. Пытаюсь, по мере сил, - Интегра уже стояла у двери, прощаясь с вампиром:
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Хозяйка.

«Пока игра меня развлекает – отчего не сыграть? Преимущество на моей стороне, кто стоит за черными – давно не секрет».

***

Алукард остался в кресле, прислушиваясь к звукам ночи за окном и перебирая в пальцах белого ферзя.

«Ты никогда не признаешься, я никогда не скажу… Но если ты того хочешь, я снова приду играть с тобой ночью. Пятьсот лет существования дарят практически бесконечную фантазию», - вампир, короко рассмеявшись, вернул ферзя на доску.

@темы: Хеллсинг

---

Название: Мелкая ссора

Название: Мелкая ссора
Автор: НатаЛи
Категории: Romance, fluff, AU
Персонажи: Хайнкель, Кеп
Рейтинг: PG
Содержание: "бытовушка"
Статус: закончено



- Бог ты мой, ну что за глупости? – Хайнкель блаженно затянулась сигареткой. – Конечно, он не возражает!
Юми подозрительно покосилась на напарницу, поймала ее возмущенный взгляд и покраснела.
- Ну, оно конечно… Просто я думала, если он вервольф… - Юми засмущалась окончательно и сделала очевиднейший вывод:
- Тебе виднее. Просто ты раньше столько не курила на работе.
- Это же не значит, что я не курю дома, - признаваться в откровеннейшей лжи Хайнкель не хотелась, и она сделала грозное лицо:
- Пора к шефу, ma cheri!

***

- Чем бы порадовать «милого»? – Хайнкель остановилась у прилавка с мясными изделиями, прикидывая возможности кошелька – очень и очень похудавшего за эту неделю – и количество необходимых покупок. Пожалуй, придется ограничиться курочкой. И ребрышками. И фаршем подешевле. И, может быть, крылышки?

- Ты меня разоришь, - вслух посетовала на "муженька" Хайнкель, вспоминая новую модель «Вальтера PX4 Storm», соблазнившую немку на прошлой выставке, на которую она явилась с Юми, ни капли не щадя пацифистские мировоззрения напарницы. Стеснительная монашка только закатывала глаза к небу, пока Хайнкель азартно выспрашивала все подробности ноу-хау оружейного мира у подавленного таким водопадом вопросов консультанта, имевшего несчастье попасться в цепкие руки Хайнкель.

- Синьорина желает устроить банкет? У вас какой-то праздник? Могу посоветовать приобрести еще грудинки, привезли только сегодня, – обходительный молодой продавец обратился к ушедшей в транс Хайнкель, отрывая ее от унылого подсчета оставшейся суммы, и передал ей увесистые пакеты.
- Нет, спасибо, этого вполне достаточно. Да и не устраиваю я никаких сборищ, просто муж любит плотно покушать, - покорно вздохнула Хайнкель, принимая нелегкую ношу. «Жизнь наша тяжела и полна скорбей, как говорит обожаемый шеф, когда сообщает о задержке зарплаты».

- Аа… - продавец был явно разочарован наличием законного супруга у такой аппетитной блондинки.
– Завидую вашему избраннику, синьорина, если имеет счастье есть из ваших рук! – парень ожег Хайнкель взглядом по-итальянски страстных черных глаз.
- Ну-ну, красавчик, - насмешливо фыркнула себе под нос польщенная искариотка, представляя, что бы ответил ему Ганс, присутствуй он при это сценке.

Скорее всего, он бы промолчал, однако парень остался бы заикой до конца своих дней. Возможно, весьма сокращенных при активном участии все того же Ганса.

***

Повязав фартух, наемница пыхтела у плиты, сквозь зубы напевая завязшую в голове «Аве Марию». Котлетки были готовы, курочка румянилась в духовке, жаркое из ребрышек ароматно благоухало на всю квартиру. Битва с непокорными духами кухни была однозначно увенчана викторией, и впереди обещался быть роскошный ужин.

«Здравствуй, Хайнкель», - и, прежде чем дернувшаяся было наемница успела повернуться, мускулистые руки обняли ее сзади, прижали к груди, а над ухом девушка услышала довольное сопение и тихий смешок.
«Я соскучился», - влажные зубы прикусили мочку уха, и Хайнкель почувствовала, как кровь против воли приливает к щекам.
- Ну тебя, отстань! – ментальное общение давалось Хайнкель «в одну сторону»: понимать Капитана (для близких просто Кеп, для очень близких – Ганс, а для Хайнкель - и только для интимных моментов! – Мохнатик) она научилась великолепно, а вот отвечать, используя мысленную связь, ей пока не очень удавалось.

- Я надеюсь, ты голоден? – Хайнкель наконец освободилась от «вражеского» плена и чмокнула вервольфа в щеку.
«Как волк», - широко улыбнулся Капитан, - «Пахнет безумно вкусно».
- Тогда прошу к столу! – Хайнкель достала с полку пару тарелок: побольше – для себя, самую большую – для Кепа. Вервольф отличался феноменальной прожорливостью, особенно если наемница готовила мясо. А Хайнкель теперь готовила его всегда.

«Ты курила». Вервольф не спрашивал, а холодно утверждал.

Хайнкель замерла, не успев разложить жаркое.
- Да, - наемница повернулась к нему лицом.
Взгляд Кепа был укоряющим и немного раздраженным: так смотрят на глупых детей воспитатели, которые ожидали послушания в самом простом вопросе, а взамен получили кучу капризов и проблем.
«Ты же знаешь, я абсолютно не переношу запах табака в своем убежище и от своей женщины».

- Я тоже много чего не переношу, но для того и существует компромисс. Я курю, и тебе придется с этим примириться, хочешь ты того или нет, – злость волной накатила на наемницу, и она ничего не могла с собой поделать. – Тем более, что это не убежище, а квартира, причем моя квартира, волк.
Глаза Капитана приняли отстраненное и немного угрожающее выражение.
«Следи за словами, женщина!»
- Это я должна следить за словами? Я работаю десять часов в сутки, устаю как собака, но после этого иду и покупаю тебе продукты – за свои деньги, между прочим, потом трачу море сил и времени, чтоб все это приготовить, и ты еще смеешь делать мне замечания?! – Хайнкель задохнулась от нахлынувшей обиды, на глазах выступили слезы.

Капитан сделал шаг вперед, желая ее успокоить, но Хайнкель злилась сейчас на все: на тяжелую работу, на жлоба шефа, на смазливого продавца, на свою недостаточную зарплату, на некурящую Юми, а главное – на этого невозмутимого вервольфа, недавно ворвавшегося в ее жизнь и уже устанавливающего свои правила.

- Пошел вон! – голос сорвался на крик, и наемница, едва сдерживая чисто женское желание разрыдаться, опустилась на стул, закрыв лицо ладонями.

«Хорошо».

Мимо Хайнкель прозвучали шаги, Кеп зашел в спальню – «наверно, за своими вещами», растерянно подумала искариотка, - прошелестела ткань, и за Капитаном хлопнула дверь.
- Вот и все, - тихонько сказала сама себе Хайнкель, прислушиваясь к непривычному состоянию души.
«Неужели я этого достойна?!» - взвыло задетое самолюбие, - «Ненавижу!»
Теперь, когда Кеп ушел, Хайнкель могла отдаться слезам. И сигаретам.

Полчаса спустя наемница печально обозревала гору мятых салфеток и утыканную бычками пепельницу.
«Кеп, вернись…» - позвала в пространство Хайнкель, прекрасно понимая, что он ее не услышит.
Наемница вздохнула и поднялась из-за стола. Пока были силы и остатки злости, нужно выкинуть все, что напиминало бы о Кепе – чтоб вещи не стали напоминаниями о прошлом.

В спальне на кровати лежал непонятный сверток черной бумаги. Откуда и что это? Дабы долго не гадать, наемница принялась осторожно его разворачивать. Тяжелый. Сняв последнюю обертку, Хайнкель тихонько охнула и прикусила губу, чтоб не расплакаться снова – в ее руках был тот самый «Вальтер PX4 Storm», который она видела на выставке – последняя модель, еще не выпущеная на широкий рынок и стоившая немерянно денег.
Под подарком лежала увесистая пачка банкнот, каждая достоинством в один лик Франклина.
«Кеп, какая же я дура!»

***

Ночью, лежа в постели, Хайнкель безуспешно пыталась заснуть. Ароматическая ванна, проверенное средство от депрессии, на этот раз не помогла. Не помог и разговор с Юми, которая рвалась приехать утешать напарницу. Однако Хайнкель отказалась, сказав, что желает побыть одна.

Теперь она мрачно считала в уме овечек, количество которых перевалило уже за четыре сотни. Овечки тоже были какие-то печальные и явно обиженные жизнью, да и летали они как-то низко, явно к дождю или к понижению артериального давления Максвелла. Шеф появился перед Хайнкель, почему-то одетый в черный овечий кафтан с бараньми рогами на белобрысой шевелюре. Он был явно зол и уже открыл рот, чтоб обругать провинившуюся в каких-то очередных страшных грехах наемницу, как искариотка услышала знакомый голос: «Ты спишь, Хайнкель?»
Все тело девушки пронизала волна радости, и бредовые видения охватывающего ее сна мигом испарились.

- Ганс! Ты пришел… - Хайнкель моментально вскочила и вся прижалась к улыбающемуся Капитану.
«Конечно», - он был явно удивлен, - «ты же моя женщина, как я мог не придти?»

Глаза Хайнкель в третий раз за этот день заволокло слезами.
- Я боялась… - наемница всхлипнула, уткнувшись в рубашку вервольфа, – что ты больше не вернешься.
«Что за глупости, Хайнкель», - Кеп улыбнулся, ласково гладя девушку по спине. Чувственный звериный магнетизм Ганса всегда действовал безотказно, и по коже наемницы пробежали мурашки. И еще раз пробежали. И еще.
«Хайнкель, я голоден по тебе, нам придется что-то с этим сделать», - Капитан глухо заворчал, как большое опасное животное, и с силом прижал к себе девушку. Хайнкель жалобно пискнула, но Кеп уже требовательно открывал ее губы для поцелуя, а его руки, воспользовавшись замешательством наемницы, проворно стянули майку и умело ласкали грудь.
- Ох, Ганс, как хорошо, что ты… - выдохнула Хайнкель, когда Кеп приподнял ее, заставляя принять его любимую позу. Остальные слова превратились в бессвязные стоны и вскрики – вервольф умел читать мысли и желания женщин.

После некоторого времени – к чести всех вервольфов надо заметить, весьма и весьма продолжительного, - наемница вспомнила интересовавший ее вопрос:
- Ганс, скажи, откуда у тебя деньги? – Хайнкель была обеспокоена тем, что вервольф мог вытворить, будь на то его желание.
«Успокойся, ничего противозаконного», - Ганс сморщил нос, демонстрируя свое недовольство, - «и вообще, о чем ты думаешь? Зарабатывание денег не должно ложиться на плечи женщин, если хочешь – бросай свою службу в Ватикане».
- Да ни за что! Я не собираюсь бросать свою работу, - возмутилась наемница, - ну скажи, ну Мохнатик, как ты заработал на такой шикарный подарок?
«Любопытство кошку сгубило», - ворчливо отозвался Кеп, одной рукой опрокидывая Хайнкель на спину и целуя ее животик.
«Как насчет второй серии?»

О том, что ему пришлось две недели отрабатывать гонорар в роли ручного считающего волка в цирке, Кеп благоразумно решил промолчать.

---

Семейная жизнь. Дважды стырено, автора не знаю.

Семейная жизнь

Кок недолюбливал капитана всегда, но слабительное подсыпал только во время шторма. Из-за этого капитан слыл среди моряков трусом, засранцем и непоседой…

Капитан, в свою очередь, ловил момент, когда кок с кастрюлей горячего борща перемещался из камбуза в кубрик… Резко поворачивал штурвал и с блаженной улыбкой прислушивался к воплям ошпаренного кока…

По ночам кок рисовал на переборках вражеские шаржи, на которых в свободной авангардистской манере доказывал происхождение капитана непосредственно от обезьяны…

По утрам капитан выстраивал всю команду в двух шагах от борта и командовал коку три шага вперед. Ссылаясь на гемморой, кок делал такие маленькие шаги, что настроение у капитана поднималось до самого вечера…

Кок распускал о капитане настолько чудовищные слухи, что пугался сам. Причем пугался по настоящему – с ночными криками, постоянно мокрыми штанами и учетом в психдиспансере…

Капитан публично охаивал нехитрую стряпню кока и регулярно макал его в кастрюлю с борщом… В конце концов капитан добился своего – лицо кока приняло характерную малиновую окраску, а на ушах практически не просыхали листья вареной капусты…

Кок по ночам задраивал каюту капитана снаружи, а потом включал сигнал пожарной тревоги… А когда капитан застревал широкой частью туловища в иллюминаторе – как ни в чем не бывало входил к нему в каюту и согласовывал меню на завтрак…

И все это для того, чтобы никто не догадался, что на берегу они живут одной дружной и нежной семьей…

@темы: Разное

---

"Семейные тайны Хеллсингов. Готический роман". Продолжение первой части

Глава шестая
В которой Хеллсингов спасают знания, полученные в школе

Страшная битва в поместье Хеллсингов подходила к неутешительной развязке. Все рядовые оперативники уже пали смертью храбрых, чтобы тут же восстать в виде кровожадных красноглазых мертвецов. Зомби захватили уже почти весь замок. Интегра, Алукард, Уолтер и бледная, измученная Виктория оборонялись в библиотеке.
– Виктория, патроны! – приказал Алукард, выпустив во врага последнюю обойму освященных разрывных пуль.
Гробовое молчание было ему ответом.
– Хозяин, – пролепетала наконец Виктория, – а патроны… патронов-то… больше нет!
И, скривив рот, приготовилась зареветь.
– И у меня закончились, – мрачно проговорила Интегра.
– Ничего, – оптимистично откликнулся Уолтер, – моя гаррота со мной! Она нам еще послужит!
– Да уж, – пробормотал Алукард, – будет на чем повеситься.
Наступило тяжелое молчание. Солдаты «Хеллсинга» понимали: на сей раз, кажется, игра заканчивается не в их пользу.
Внезапно, словно по команде, упыри замерли в причудливых позах, окружив оперативников плотным кольцом.
Королевские рыцари напряженно прислушались. В тишине за дверями библиотеки послышались тяжелые шаги, затем звук спотыкания и громкое проклятие.
– Поступь судьбы, – понимающе проговорил Алукард.
Двойные двери библиотеки распахнулись. На пороге стоял юный Zombie-lord. Теперь-то никто не принял бы его за человека: он был бледен, как смерть, глаза его горели страшным огнем, и черный плащ с кровавым подбоем (о подол которого он, собственно, и споткнулся) развевался за плечами.
– Ну что? – проговорил он, обведя своих пленников свирепым взором. – Ха-ха-ха!
– А теперь – демонический смех… Что же дальше?.. Нет, только не это! – простонал вдруг Алукард.
Виктория подергала его за рукав.
– Хозяин, – тревожно прошептала она, – вы думаете, он нас всех убьет?
– Разумеется, убьет, – раздраженно отмахнулся Алукард, – но боюсь я совсем не этого. Он сейчас будет речь толкать!
Увы, он не ошибся. Юный Повелитель зомби выпрямился, заложил руку за пояс, откашлялся…
Стальные нервы Интегры не выдержали.
– Алукард! – простонала она. – Уолтер! Сделайте же что-нибудь!
– Сэр Хеллсинг, – галантно ответил Уолтер, – останься у нас еще хоть один патрон, я бы избавил вас от мучений. Но душить руководителя организации гарротой…
– Когда я пришел к вам в первый раз, – заговорил предводитель мертвецов, – я пришел с миром и с открытой душой, не скрыв от вас ничего, кроме своего имени…
Тут Алукард хлопнул себя по лбу. Тень надежды – отчаянной, сумасшедшей надежды – мелькнула в его мозгу.
– Имя! – проговорил он. – Традиция Хеллсингов! Математическое имя! Быть может, мы сумеем угадать…
Проблеск надежды в глазах Интегры сменился отчаянием.
– Безнадежно! – простонала она. – Дядя Дискриминант ненавидел все наше семейство. Он никогда бы не стал…
– Сэр Хеллсинг, – проговорил мудрый Уолтер, – в предложении мессира Алукарда есть смысл. Вы еще молоды и не знаете, как сильна родная кровь. Думаю, стоит попробовать.
И, протянув руку между двумя зомби, он достал с ближайшей полки огромный том «Математической энциклопедии».
– Я ел с вами из одной постели, – вещал тем временем юный зомби-лорд, – и спал на одной тарелке… То есть наоборот… вот черт, сбился! Нельзя ли потише? Вы меня с мысли сбиваете!
– Прошу прощения, – деликатно откликнулся Уолтер и, раскрыв том на первой странице, принялся бормотать: – Абсцисса, Аргумент, Арккосинус, Арккотангенс…
– Дядя Дискриминант и слов-то таких не знал, – отрезала Интегра. – Что-нибудь попроще: Квадрат, Ромб, Треугольник… хотя нет, это, пожалуй, уж слишком… а может, Параллелограмм?
Увы, их заклинания не возымели никакого действия.
– …но я победил, – вдохновенно продолжал юноша, ничего и никого вокруг не замечая, – и теперь вы в моей власти! И я вам: а) отомщу; б) страшно отомщу; и в) отомщу прямо сейчас. – С этими словами он повернулся к дверям и приказал громовым замогильным голосом: – Тяпа! К ноге!
Послышался скрежет когтей по мраморному полу, и в библиотеку ворвалось чудовище, словно сошедшее со страниц Лавкрафта. Лишь отдаленно оно напоминало собаку. Глаза его горели адским пламенем, и изо всех двенадцати пастей капала кровавая слюна.
Интегра пошатнулась.
– Не может быть, – слабым голосом проговорила она. – Так вот что это за «собачка»!
– Адский Пес Хеллсингов, – скорбно качая головой, подтвердил Уолтер. – Много столетий он считался лишь страшной легендой.
– Не будем терять надежду! – быстро проговорил Алукард. – У нас еще есть шанс! Синус! Косинус! Циркуль!
Зловещий хохот живого мертвеца и рычание чудовищной Тяпы были ему единственным ответом.
– Диаметр! – с отчаянием в голосе выкрикнул Алукард. – Или нет… диаметр пополам – как называется?
Интегра закрыла лицо руками. Начитанный Уолтер потупился: его математические познания ограничивались генеалогическим древом Хеллсингов.
– Ха-ха-ха! – проговорил враг. – Ваши скудные знания вам не помогут! – И, протянув руку, приготовился скомандовать Тяпе фатальный «фас» – но в этот миг…
В этот миг под сводчатым потолком библиотеки колокольчиком прозвенел чистый голос Виктории:
– Радиус! – воскликнула она. – Нам в полицейской академии рассказывали! Половинка диаметра называется «радиус»!
Грянул гром, сверкнула молния, и все красноглазые зомби рассыпались в прах. Адский Пес Хеллсингов обвел всю честную компанию осуждающим взором, задрал ногу у рыцарских доспехов прадедушки Абрахама и с шипением растаял в воздухе, оставив после себя сильный запах серы.
А юный Повелитель зомби, мгновенно растеряв и свою силу, и внешнее величие, рухнул на пол у ног Алукарда и остался недвижим.
– Ой, что же я наделала! – всплеснула руками Виктория и приготовилась рыдать. Но в следующий миг слезы ее высохли: – Хотя с другой стороны… – проговорила она, – с другой стороны, я же спасла организацию «Хеллсинг»!
– Какой позор для организации! – усмехнулся Алукард.
– Вот мы наконец и познакомились, – зловеще произнесла Интегра. – Ну, здравствуй, кузен Радиус! Добро пожаловать в родовое гнездо!
Юный Радиус поднял голову и осторожно спросил:
– И что вы теперь со мной сделаете?
– Кстати, хороший вопрос, – подал голос Алукард. – Что мы с этим чудом делать будем?
Оперативники задумались.
– Его точно никак нельзя убить? – поинтересовалась Интегра.
– Разве что направленным ядерным взрывом, – покачал головой Уолтер.
Несколько секунд Интегра обдумывала эту возможность, затем с явным сожалением ее отвергла.
– А вот я слышала, – задумчиво проговорила она, – что зомби можно уложить обратно в могилу…
– Не выйдет, – отозвался Уолтер. – У него ведь и могилы-то своей нет.
– Ах да, он же бомж, – пробормотала Интегра и, на миг поддавшись родственным чувствам, добавила: – Бедный мальчик!
– Лично я, – мрачно, с расстановкой проговорил Алукард, – вижу только один выход: подвал и цепи.
Интегра одобрительно кивнула.
– И пару пентаграмм на дверях, – добавила она. – А если Виктория начнет просить о свидании…
– Впустить. Запереть. Обратно не выпускать, – послышался у нее в мозгу телепатический голос Алукарда.
Они посмотрели друг другу в глаза – и, как всегда, поняли друг друга с полуслова.
– …то, разумеется, мы не станем мешать любви двух юных сердец, – с материнской улыбкой заключила руководительница организации «Хеллсинг».

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

---

"Семейныетайны Хеллсингов. Готический роман". При прочтении была щщщщаслива....

Автор: Helldog Tiapa
Название: "Семейные тайны Хеллсингов. Готический роман"
Рейтинг: PG-13
Жанры: AU, action, humour
Размер: тянет на Макси.
Персонажи: Организация "Хеллсинг", Организация Искариот, Братья Валентайн, ОСы.


История первая: Мертворожденный

Скажи мне, кто твой отец – и я скажу, чей ты сын.


Пролог
в котором Виктория занимается оперативной работой.

В этот день обычный полуденный сон Алукарда был прерван внезапным, но довольно привычным образом.
– Хозяин! Хозяин! – заверещало в его сознании.
Алукард потянулся в гробу и приоткрыл один глаз. Над ним, размахивая какой-то газетой, прыгала от возбуждения его подопечная.
– Вы только посмотрите, что я обнаружила у нас на кухне! – восклицала она. – Глупая кухарка употребила эту газету для разделки рыбы: подумать только, она едва не погубила бесценную информацию!
– Как интересно, – привычно произнес Алукард и закрыл глаза, хотя и понимал, что уснуть уже не удастся.
– Вы только послушайте! – заикаясь от возбуждения, продолжала Виктория. – Вот, в разделе «Хроника происшествий»… «Странное происшествие в морге родильного дома номер шесть: похищено тело мертворожденного младенца!»
– И что?
– Да как вы не понимаете, хозяин! Труп наверняка похитили сатанисты, и, как пить дать, с какой-нибудь недоброй целью!
Алукард хотел было поинтересоваться, с какой, но тут же понял, что ему не хочется знать, какие версии роятся в воспаленном воображении юной оперативницы.
– Покажи-ка газету, коп, – попросил он.
– Мы должны немедленно начать расследование! – горячо продолжала Виктория. – Кто знает, каких демонов они вызовут, если…
Алукард аккуратно сложил газету и снова лег.
– Дитя мое, – сказал он с бесконечным терпением, – во-первых, организация «Хеллсинг» не занимается ни сатанистами, ни демонами. Оставь это Скотленд-Ярду, лучше всего – отделу по борьбе с мелким хулиганством. Во-вторых, возьми свою газету и приглядись к ней повнимательнее. Ничего странного не замечаешь?
Виктория честно оглядела свою «улику» со всех сторон.
– Самая обычная газета, хозяин, – отрапортовала она наконец. – «Лондон Миррор». Пахнет от нее, конечно, не очень, но это потому, что на ней селедку резали.
– На дату посмотри! – подсказал Алукард.
Виктория посмотрела на дату.
– Четырнадцатое мая, – доложила она. – Вторник. А что?
Глубокое, непреходящее страдание отразилось на чеканном лице Алукарда.
– Виктория, объясни мне, пожалуйста, что ты делала в спецподразделении Скотленд-Ярда?
– Служила обществу, – гордо ответила Виктория. – Ловила преступников и защищала честных граждан. А что?
– Хотел бы я посмотреть на тех преступников, которых ты поймала, – с бесконечной усталостью произнес Алукард. – Эта газета десятилетней давности!
Он откинулся на подушку и закрыл глаза. Послышался дробный стук каблучков, затем хлопок двери, и в следующий миг из соседней подвальной спальни донеслись сдавленные рыдания. Алукард повернулся на другой бок: к этим звукам он давно привык.


Глава первая

в которой в организации «Хеллсинг» появляется сын полка

Едва леди Интегра Хеллсинг поднесла к губам первую чашку пятичасового чая, как рядом с ней бесшумно возникла фигура дворецкого. В руке Уолтер держал черную коробочку радиопередатчика.
– Сэр Хеллсинг, – возвестил он своим обычным торжественно-похоронным голосом, – лейтенант Джонстон наконец вышел на связь. Говорит, положение отчаянное. Может быть, попросить его перезвонить после чаепития?
Интегра хмуро покосилась на рацию. Сегодня все шло наперекосяк: рядовое задание по отлову и нейтрализации зомби в маленьком городке Хэмптоне обернулось двухчасовым разрывом связи. И теперь – здравствуйте, «положение отчаянное»… Похоже, допивать чай придется в вертолете.
– Ну что там у вас? – рявкнула Интегра, включив передатчик.
В голосе оперативника, обычно спокойного и невозмутимого, явственно звучали панические нотки.
– Они везде, – бормотал он, – они повсюду, эти твари с красными глазами… Они убили всех наших ребят. Мы держим собор. Но… о господи, похоже, им и святое место не помеха!
Хрупкий фарфор в руке Интегры треснул, и горячий чай обжег ей руку – но она этого даже не заметила.
– Не раскисай, солдат, – приказала она. – Мне не нужны твои жалобы. Мне нужна информация. Сколько их? Какие они?
– Очень много. – В голосе лейтенанта звучала безнадежность. – Полагаю, здесь все жители города. И они… они странные, сэр Хеллсинг. Действуют не как обычные зомби. Такое впечатление, словно ими управляет какая-то разумная сила. Я укушен. Не знаю, сколько еще смогу продержаться. Пожалуйста…
– Не падай духом, солдат, – проговорила Интегра. – Даю тебе слово служителя Церкви: ныне же ты будешь в раю. – И, отключив передатчик, обернулась к Уолтеру: – Буди Алукарда и готовь вертолет. Опять нам придется все делать самим.
– Какова степень срочности, сэр? – невозмутимо поинтересовался Уолтер.
Интегра взглянула на часы.
– Джонстона уже укусили, так что, полагаю, особенно торопиться некуда. Чай допить успею.


Полтора часа спустя вертолет со щитом «Хеллсинга» на борту приземлился на площади перед городским собором Хэмптона.
Страшная картина предстала взорам королевских протестантских рыцарей. Все вокруг носило следы насилия и разрушения: выбитые окна, пятна крови на асфальте, отблеск пламени, пляшущего в стенах одного из домов. Двери старинного готического собора были разнесены в щепу.
– А где же зомби? – послышался тоненький голосок Виктории.
Рыцари «Хеллсинг» подскочили, как подброшенные.
– Я же приказывала: штатного вампира Викторию на операции больше не брать! – прорычала Интегра.
– И я просил ее не брать, – заверил Алукард.
– И я… – пробормотал Уолтер.
– Кто же ее взял? – спросили хором все трое.
– А я сама в вертолете спряталась, – гордясь своей смекалкой, объяснила Виктория. – Чтобы оказаться на месте, когда я вам понадоблюсь.
Наступившее тяжелое молчание прервал интеллигентный голос дворецкого.
– Господа, – сказал Уолтер, – вот что мне подумалось. Мы ведь здесь одни… без свидетелей… потом скажем, геройски погибла на операции… а?
Алукард с каменным лицом извлек пистолет, заряженный противовампирными разрывными пулями. В глазах Интегры отражались противоречивые чувства: жалость к Виктории боролась в ней с жалостью к себе и товарищам.
В этот миг из собора послышался громкий стон. Интегра тряхнула головой, отгоняя соблазн.
– Ой, там, кажется, есть кто-то живой! – воскликнула Виктория – она и не заметила, что побывала на волосок от гибели.
– Будь осторожна, – крикнула Интегра ей вслед, – мы еще не знаем, точно ли он живой.
Посреди собора, между двумя рядами скамей, лежал, зажимая рукой кровоточащую рану, лейтенант Джонстон. Лицо его было белее мела, глаза уже подернулись предсмертной мутью.
– Они ушли… – простонал он, – все ушли… увели с собой моих ребят… даже недоеденных… сэр Хеллсинг, помогите мне!
В глазах его читалась отчаянная мольба. Подойдя ближе, Интегра заметила у него на шее багровый вздувшийся рубец – страшный след укуса зомби.
– Я обещала тебе, что сегодня же ты будешь в раю, – тихо проговорила она, поднимая револьвер. – И я сдержу слово.
Уолтер снял шляпу. Алукард чуть наклонил голову. Виктория привычно зарыдала.
Раздался выстрел, и душа лейтенанта Джонстона отлетела туда, где нет ни печали, ни воздыхания.
И в этот миг между скамьями послышался шорох.
Оперативники мгновенно обернулись, нацелив туда, откуда раздался шум, смертоносные стволы.
– Не стреляйте! – воскликнул голос из-под скамейки. – Я живой!
– Вылезай, – приказала Интегра. – Медленно. С поднятыми руками. Одно лишнее движение – и я стреляю.
Некоторое время рыцари «Хеллсинг» не слышали ничего, кроме грохота и пыхтения.
– А можно я сначала вылезу, а потом руки подниму? – поинтересовался наконец незнакомец.
Оперативники переглянулись.
– Это не зомби, – покачав головой, заметил Алукард. – Они умнее.
Тем временем из-под скамьи на свет божий выбрался юноша на вид лет семнадцати, белокурый и голубоглазый, с бледным тонким лицом, чем-то, однако, неуловимо напоминающим физиономию Виктории. Он был одет в черную футболку и черные джинсы, забрызганные кровью. На футболке было написано: «I hate myself and want to die».
«Сразу видно – тонкая, ранимая душа!» – подумала Виктория.
– Кто ты такой и что здесь делаешь? – грозно поинтересовалась Интегра.
– Прячусь, – исчерпывающе ответил юноша. Затем, видимо, сообразив, что оперативники ждут пояснений, добавил: – Эти ужасные красноглазые зомби… они ворвались в наш дом… перекусали всех – и папу, и маму, и бабушку, и тетю Матильду, и… и… и даже мою собачку Тяпу! – Из груди его вырвалось сдавленное рыдание. – Мне удалось убежать. Я решил спрятаться в соборе – подумал, что в святое место они не войдут…
– Как видим, вошли, – сурово откликнулась Интегра, указывая револьвером на остывающее тело лейтенанта. – А тебя почему не тронули?
На выразительном лице юноши отразилось искреннее недоумение.
– Не знаю, – признался он, понурив голову. – Наверное, решили, что я невкусный. Меня вообще никогда никто не понимал. И папа все время ругал, и в школе дразнили, и даже зомби есть не хотят!
Виктория украдкой утерла слезу сострадания.
– Что скажете, джентльмены? – обернулась Интегра к товарищам по оружию.
– А что тут можно сказать? – пожал плечами Алукард. – Встретились два одиночества.
– Я не об этом! – нахмурилась Интегра. – Можно ли ему верить?
Алукард на минуту сосредоточился.
– Заглянуть в его разум я не могу, – ответил он наконец, – но что-то мне подсказывает, что это объясняется естественными причинами. Разума нет – вот и заглядывать некуда.
– Если мне позволено будет высказать свое мнение, – проговорил Уолтер, – юноша говорит правду. Так притворяться невозможно: или он великий актер, или и вправду глубоко страдает.
В этот миг со стороны дверного проема послышалось низкое многоголосое рычание и уханье.
– Какие необычные зомби, – задумчиво проговорил Уолтер. – Обратите внимание: глаза у них полны крови. Согласно трактату Гюйгарта Падуанского «De Vermis Misteriis», это означает, что…
– Уолтер, сейчас не время пополнять наше образование! – заорала Интегра. – Дерись, черт бы тебя побрал!
Уолтер резким движением выбросил вперед гарроту. Алукард и Интегра открыли огонь.
– Ой! Я, кажется, оружие в вертолете оставила! – мучительно покраснев, воскликнула Виктория.
– Одной проблемой меньше, – пробормотала Интегра.
Враги наступали. Положение становилось отчаянным: на место упокоенных зомби тут же вставали следующие. Еще минута – и они бы просто смяли оперативников, но в этот миг…
– Я знаю, что делать, – послышался голос юноши, о котором в пылу боя все позабыли. – Если вы мне доверитесь, я вас всех спасу.
– Где-то я это уже слышала, – покачала головой Интегра.
– От Виктории, – уточнил Алукард. – На каждой операции. И всякий раз это плохо кончалось.
– Мне кажется, мы должны его поддержать, – подала голос Виктория. – А то он потеряет веру в себя и совсем упадет духом!
– В подвале этого собора, – продолжал юноша, – есть подземный ход, ведущий на старое загородное кладбище. Я случайно знаю о нем, потому что в школе занимался в археологическом кружке. Мы можем спуститься в подземный ход и сбежать!
– Запомни, – стараясь не показывать вспыхнувшей надежды, строго сказала Интегра, – Хеллсинги никогда не бегут с поля боя. Они только отступают и перегруппировываются. Показывай, где твой подземный ход.
– Прятаться от мертвецов на кладбище? – с сомнением заметил Уолтер.
– А где же еще? – отвечал юноша. – Ведь мертвецы-то все здесь, на кладбище ни одного не осталось!
«Интересно, откуда этому чуду природы так хорошо известны повадки зомби?» – спросил себя Алукард. Но эта промелькнувшая мысль тут же исчезла, оттесненная более насущными проблемами.


Мрачные сырые своды подземного хода нависали над самыми головами бойцов. Порой приходилось пригибаться и почти ползти на четвереньках. Облегчало положение только то, что зомби, хотя и следовали за оперативниками, нападать почему-то не спешили.
– Похоже, присутствие нашего юного друга их и вправду смущает, – заметил Уолтер.
– Я бы на их месте тоже смутился, – пробормотал Алукард. – По правде сказать, более неаппетитной персоны…
– Хозяин! – громким шепотом воскликнула Виктория. – Не нравится – не ешьте, но зачем же обижать человека? Честное слово, вы иногда бываете так бестактны…
И начала всхлипывать, видимо, вспомнив многочисленные случаи, когда Алукард проявлял бестактность по отношению к ней самой.
– В самом деле, очень необычные undead’ы, – не унимался Уолтер. – Наполненные кровью глаза, как я уже имел честь вам сообщить, означают, что они находятся под контролем некоей внешней силы…
– Фрика? – поинтересовалась Интегра, инстинктивно хватаясь за револьвер при мысли о братьях Валентайнах.
– Отнюдь, – отвечал Уолтер. – Зомби, в отличие от упырей, подчиняются лишь некромантам или себе подобным – так называемым Повелителям Зомби или Zombie-lord’ам. Чрезвычайно интересные создания, о которых у Гюйгарта рассказывается много любопытного. Будучи, в сущности, такими же живыми мертвецами, они, тем не менее, до некоторой степени обладают разумом и, отдавая своим подчиненным телепатические команды…
Андедологическая лекция была прервана громким визгом. Здоровенный покойник, неслышно вынырнув из бокового прохода, облапил Викторию и потащил ее куда-то во тьму.
Оперативники замерли. Чувство долга боролось в них с эгоистическими побуждениями.
– Сам напал – пусть сам и выкручивается, – злорадно пробормотал Алукард.
Но тут в дело вмешался юноша.
– Что ты делаешь? – вскричал он, бросаясь за мертвецом. – А ну немедленно отпусти девушку!
– Арргх! – ворчливо согласился зомби и, выпустив Викторию из смертоносных объятий, растворился в темноте.
– Как интересно, – промолвил Уолтер, любознательность которого равнялась только его эрудированности. – До сих пор в литературе не было описано случаев голосового воздействия на андеда. Если выберемся отсюда живыми, непременно напишу об этом в «Вестник Передовой Некромантии».
– Виктория! – с тихим бешенством в голосе проговорил Алукард. – Почему ты не использовала свою сверхчеловеческую силу?
– Я растерялась, хозяин, – смущенно призналась Виктория. – Этот зомби был такой противный, от него так дурно пахло…
Вдруг кто-то положил ей руку на плечо.
– Не говори так, – тихо попросил юноша. – Ведь совсем недавно он был человеком. Таким же, как я и ты.
Уолтер смущенно потупил взор. Алукард как-то странно хрюкнул.
Виктория подняла на своего спасителя полный обожания взгляд.
– Какой ты благородный! – воскликнула она. – И ты спас мне жизнь, а я еще даже не знаю, как тебя зовут!
Тут молодой человек задумался.
– Странно, – проговорил он наконец, потирая лоб, – наверное, от страха и потрясения собственное имя совершенно вылетело у меня из головы. Помню, что меня как-то звали, но как…
– Бедненький! У тебя амнезия! – воскликнула Виктория. – Я такое видела по телевизору! Не переживай, в последней серии ты обязательно все вспомнишь!
Через несколько поворотов зомби отстали. А вскоре впереди показался бледный сумеречный свет. Еще несколько минут – и оперативники с наслаждением вдохнули свежий воздух.
Вокруг расстилалось кладбище, освещенное лучами заходящего солнца. Прямо перед ними возвышался массивный и аляповатый старинный склеп с большим ржавым замком на дверях. Члены организации «Хеллсинг» вздохнули с облегчением – в таких местах они чувствовали себя, как дома.
– Сейчас вызовем вертолет, – сказала Интегра, – и отступим для перегруппировки в поместье Хеллсингов.
– А я? – робко спросил юноша. – Куда же мне теперь?
На глазах у Виктории выступили слезы.
– Сэр Хеллсинг, давайте возьмем его к нам в организацию! – предложила она. – Он такой умный, такой смелый, такой благородный – и такой одинокий! Давайте заменим ему папу, маму, и бабушку, и тетю Матильду, и… – тут она смущенно умолкла, вспомнив о собачке Тяпе.
Ко всеобщему удивлению, Алукард поддержал свою подопечную.
– В самом деле, – проговорил он необычно мягким тоном, – мы многим обязаны молодому человеку. Давайте предоставим ему хотя бы временное пристанище.
– Ты что, рехнулся? – прошипела Интегра, толкая его локтем в бок. – Мало нам Виктории?!
– Вот именно! – зашипел в ответ Алукард. – Если их будет двое, они нейтрализуют друг друга!
Интегра с сомнением покачала головой.
– Что ж, под твою ответственность, – промолвила она. – Только как же мы будем его звать, если он даже имени своего не помнит?
– Зовите меня Десмондом, – предложил молодой человек, устремив вдаль мечтательный взор. – Или Мэрдоком, или Вальмонтом. Я всегда мечтал, чтобы меня звали как-нибудь так, а не… не так, как на самом деле.
– Ладно, – заключил Уолтер, отечески похлопав юношу по плечу. – Будем звать тебя просто Найденыш.
И никто не задумался о том, почему Найденыш не вспомнил о подземном ходе раньше, до появления оперативников. Никто не задумался.
А следовало бы.
Глава вторая
в которой мы знакомимся с семейными традициями Хеллсингов.

Вызывать подкрепление не пришлось: странные красноглазые зомби, опустошившие Хэмптон, словно сквозь землю провалились, и организация «Хеллсинг» вернулась к обычной условно-мирной жизни.
Безымянный «сын полка», которого все звали Найденышем, быстро прижился на новом месте. Целые дни он проводил на тренировочной площадке и на стрельбище, старательно овладевая премудростями оперативной работы, а по вечерам часто бывал в замке, сидя у камина и слушая рассказы Уолтера о прошлых славных боях.
Но больше всего времени он проводил с Викторией. Молодые люди легко нашли общий язык: юноша рассказывал Виктории о тяжелом детстве, о суровом и деспотичном отце, та в ответ жаловалась на строгого хозяина. Ночи напролет они гуляли по саду, читая друг другу стихи и беседуя о прочитанных книгах; завязавшаяся между ними дружба постепенно перерастала в более глубокое чувство.
Алукард был счастлив.


Однажды ненастным вечером, когда за окнами лил дождь и уныло завывал ветер, вся компания собралась у камина в гостиной замка Хеллсингов. За стенами замка бушевала буря, но здесь было тепло и уютно, и казалось, что никакие грозы не могут проникнуть в этот мирный дом.
– Леди Интегра, – заговорил вдруг Найденыш, – я давно хотел спросить, но не решался: отчего у вас такое странное имя?
– Это семейная традиция, – печально улыбнулась Интегра. – Видишь ли, Абрахам ван Хеллсинг, основатель нашего рода, питал страсть к математике. К сожалению, страсть была безответной: он получил докторские и профессорские степени во множестве наук, и только математика ему не давалась. Вот он и решил взять реванш необычным способом – нарек троих своих сыновей Тангенсом, Котангенсом и Циркулем. С тех пор и повелось, что хотя бы один Хеллсинг в каждом поколении носит математическое имя.
– Да, тяжела участь Хеллсингов, – вздохнул Уолтер. – Не зря говорят, что в жилах сэра Абрахама текла черная кровь. Дурная наследственность мстит за себя: из поколения в поколение Хеллсинги-отцы жестоки и безжалостны к своим детям.
– Как это ужасно! – потупившись, проговорил юноша.
– Уолтер, ты забываешься, – строго одернула дворецкого Интегра. – Хеллсинги не так уж жестоки… и далеко не в каждом поколении… вот моего отца, например, звали по-человечески!
– А ваш дядюшка? – скорбно усмехнулся дворецкий. – Уж ему-то ваш дед показал небо в алмазах! Его позорная и ужасная судьба была предрешена при крещении. Сами подумайте – наречь младенца Дискриминантом!..
– Чем же кончил этот несчастный? – со странной дрожью в голосе поинтересовался юноша.
– Кончил, разумеется, плохо, – загадочно отвечал Уолтер (глаза его загорелись в предвкушении очередной поучительной истории), – а вот чем он начал и чем продолжил – могу изложить во всех подробностях.
И, не обращая внимания на Интегру, все сильнее хмурившую брови, Уолтер начал рассказ.
– Сэр Параллелипипед, дед нынешней леди Хеллсинг, – так он начал, – был человеком крутым и даже среди Хеллсингов необычно суровым. Своего старшего сына он, и верно, назвал Артуром и относился к нему (для Хеллсинга) довольно мягко – зато на младшем отыгрался сполна. Старик часто повторял, что Дискриминант, по всему видно, не его сын, что, должно быть, покойница-жена ему изменила; «и готов поклясться, – добавлял он, – изменила с кем-нибудь из тех, кого мы, Хеллсинги, ловим не покладая осиновых колов». Мне думается, он был несправедлив к покойной; однако нельзя не признать, что юный Дискриминант и вправду рос в семействе белой вороной. Слишком уж он был привержен тому, что в мои времена именовалось байронизмом, а у нынешней молодежи – «готикой», или, в просторечии, малахольностью. Нет, он, конечно, мог отжаться на кулаках двести раз подряд – все-таки в жилах его текла кровь Хеллсингов; но отжимался, прямо скажем, без энтузиазма. Все свободное время он проводил в библиотеке; и читал не трактаты по вампиризму и борьбе с ним – о нет, его интересовали романы да мрачные стишки про любовь-кровь, кресты и могилы. Отец не оставлял стараний наставить сына на путь истинный: немало тростей обломал он о спину Дискриминанта, стремясь пробудить в нем ответственность, гордость и мужество, приличествующие Хеллсингу. Но все было напрасно.
Однажды – юному Дискриминанту было в то время лет семнадцать, совсем как тебе, Найденыш, – отец решил, что пора приучать его к делу. Первое задание было несложным: отправиться на кладбище, одного из насельников которого подозревали в вампиризме, и проследить за могилой. Дискриминант отправился на задание – и пропал, словно сквозь землю провалился. Уже и кладбище окружил отряд оперативников, и вампира проткнули осиновым колом – а юного Хеллсинга все не было. Оперативники предположили, что его убил вампир, а то, что осталось, сожрали гули, и не знали, как сообщить эту печальную весть отцу; но тут один молодой солдат, – рассказчик не назвал имени, но по гордому блеску в глазах легко было догадаться, что звали молодого солдата Уолтером, – сообразил, что даже самый голодный гуль не стал бы пожирать труп вместе с одеждой. Оперативники начали обыскивать кладбище – и точно, обнаружили Дискриминанта, живого и здорового, мирно дремлющим в старом склепе. Оказалось, устав наблюдать за могилой, он отошел почитать надписи на камнях и полюбоваться на мраморных ангелов – и (как он сам объяснял) завороженный готической прелестью кладбища, совершенно забыл о своем задании.
Гнев сэра Параллелипипеда был ужасен. Старик проклял сына и приказал ему больше не показываться на глаза. Имя Дискриминанта было вычеркнуто из семейных документов, из семейной Библии и даже из учебников математики, что хранятся в библиотеке Хеллсингов. Так еще одна страница алгебры оказалась закрыта для потомков – еще одна, ибо это была далеко не первая семейная ссора в роду Хеллсингов.
Слушая эту историю, Найденыш отодвинулся от камина в тень, так что никто не мог разглядеть его лица.
– И что же, – спросил он как-то странно изменившимся голосом, – с тех пор никто не видел несчастного Дискриминанта?
– Увы, кое-кто видел, – отвечал Уолтер. – Леди Интегра расскажет вам об этом лучше меня. Когда сэр Артур лежал при смерти, изгнанник посмел явиться к его одру – но, боже мой, в каком он был виде! На нем был черный плащ некроманта, расшитый черепами, а в руке – посох из человеческих костей с мертвой головой вместо навершия; все это в сочетании со свойственным ему от природы выражением лица производило столь гнетущее впечатление, что, несомненно, ускорило смерть его бедного брата.
– Этот негодяй предал наше дело, – низким от ярости голосом произнесла Интегра. – Сперва он разочаровал моего деда, а затем отрекся от Бога и занялся богопротивной некромантией. И знаешь, что сказал этот мерзавец, когда тело моего отца еще не успело остыть? Объявил, что готов взять на себя бразды правления Организацией! Пришлось пристрелить скотину. Что еще я могла сделать?
– Какая ужасная история! – проговорила Виктория и привычно разразилась рыданиями.
Она отвлекла на себя общее внимание, и никто не заметил, что юный Найденыш бледен как смерть, что глаза его горят странным огнем, слишком похожим на кровавый огонь в глазах хэмптонских зомби.

Глава третья
В которой раздаются голоса во тьме


…Страшная буря разыгралась над ночным Лондоном. Ветер воет, словно обреченный на казнь, и душераздирающе скрипят ему в такт ветви столетних деревьев. Но сквозь вой ветра, сквозь шум дождя и сквозь скрип ветвей проникает голос – голос не звучащий, но раздающийся в мозгу, и говорящий не словами, но мыслями и образами:
– Спишь ли ты, сын мой? Забыл ли обо мне? Можешь ли спокойно спать, когда отец твой так страдает?
– Нет, отец, я не сплю и не забыл о тебе. Снова и снова думаю я о том, что тебе пришлось пережить, и сердце мое содрогается.
– Я не верю тебе, неблагодарный сын! Ты соблазнен жизнью живых, ты уже и сам воображаешь себя живым! Ты забыл о сыновнем долге!
– Нет, отец, я не забыл. Клянусь, я отомщу за тебя. Я буду карающим мечом в твоей мертвой руке – холодным, острым, не знающим жалости мечом!
Плачет за окном ветер, и катятся по стеклу холодные слезы дождя…


Страшной была эта ночь, и утро, пришедшее вслед за ней, оказалось еще страшнее. Мертвецы с глазами, полными крови, встали из могил и наводнили Лондон. Нигде не было от них спасения. Страх и ужас воцарились в городе.


Меж тем, как простые люди в ужасе спасались от восставших мертвецов, глубоко в подземельях лондонского underworld’а кипела своя, незримая миру не-жизнь.
В одной из самых глубоких лондонских катакомб с незапамятных времен существовала зала, располагавшаяся так глубоко, что, в сущности, уже и не принадлежала этому миру. В ней не было ни окон, ни дверей, и вход в нее открывался лишь избранным. Стены залы были украшены полуискрошившимися барельефами, изображавшими сцены из истории вампиризма, а посередине стоял огромный, резной, покрытый толстым слоем пыли трон из черного дерева. Уже более столетия этот трон пустовал – но не потому, что не находилось желающих.
Вот и сейчас, как часто случалось и прежде, тени в дальнем углу залы зашевелились и начали сгущаться. Из мрака выступил седовласый старик, одетый в длиннополый черный кафтан средневекового покроя, с горделивой осанкой, хищным лицом и длинными вислыми усами. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив ничего подозрительного, старик принял самый безразличный вид и принялся прогуливаться вдоль стен, делая вид, что разглядывает барельефы, и постепенно сужая круги вокруг трона.
Но когда он уже приблизился к заветной цели, в другом конце залы вдруг послышался глухой раскат грома, камерно сверкнула молния, и из клубящихся теней появился человек на вид лет тридцати, одетый изящно и пышно, по венгерской моде шестнадцатого столетия. Ястребиное лицо его следовало бы назвать красивым, если бы его не портило выражение высокомерия, алчности и злобы.
– Какая встреча! – воскликнул молодой человек с наигранным удивлением. – Граф Орлок! Вас ли я имею честь здесь видеть?
– Как, это вы, любезный барон Варгоши? – с ненаигранной досадой отозвался старик. – Не нахожу слов, чтобы выразить… гм… радость от нашей встречи!
– Позволено ли мне будет узнать, – с поклоном поинтересовался тот, кого назвали бароном, – что занесло вас в эти палестины на сей раз?
– Воздух в этих катакомбах полезен для моего ревматизма, – с кислой улыбкой ответил старик. – А вы, дорогой мой барон, что здесь потеряли?
– Я, знаете ли, ценитель прекрасного, – невозмутимо отвечал барон. – Эти барельефы…
Некоторое время два Великих Вампира мерили друг друга злобными взглядами.
– Любезный граф, – запустил пробный шар Варгоши, – вы не возражаете, если я присяду? А то в ногах, знаете ли, правды нет…
– Юный невежа! – прогрохотал граф. – Или вас не учили, что сидеть в присутствии старших неприлично?
В черных глазах барона сверкнула ярость.
– Что же вы сами не садитесь, любезнейший? – процедил он. – Уж не потому ли, что, по преданию, только достойный может занять трон Князя Вампиров?
– А вам-то какая печаль? – едва сдерживая гнев, проговорил Орлок. – Надеюсь, себя вы среди достойных не числите?
Назревала некрасивая сцена. Неминуемую схватку между двумя Великими предотвратило новое явление: тени заклубились в очередной раз, и из мрака выступила на середину залы фигура в плаще и широкополой шляпе.
– Вот те на! Еще один претендент! – воскликнул барон.
Забыв на время о своих разногласиях, оба Великих Вампира развернулись и приняли боевую стойку. Как ни ненавидели они друг друга, но Алукарда оба ненавидели еще сильнее.
– Так-так, – проговорил Алукард. – Черный Граф и Мятежный Барон! Те же лица в тех же декорациях. Вижу, господа, вы опять взялись за свое? Успокойтесь, мои старые враги: я не собираюсь истреблять вас по поручению организации «Хеллсинг», да и на звание Короля Вампиров не претендую. Я пришел с миром: мне нужен ваш совет.
Великие переглянулись.
– Врет, собака, – прошептал искушенный в интригах граф. – Глаза нам отводит.
– Вам двоим известны все тайны underworld’а, – продолжал Алукард, – и все сплетни мира мертвых. Не знаете ли вы, что за вампир, колдун или некромант наслал сперва на Хэмптон, а затем и на Лондон толпу красноглазых зомби, и что он этим хотел сказать?
– Смотрите-ка, любезный барон, – проговорил граф, издевательски улыбаясь в усы, – как за нами с осиновым колом по кладбищам бегать, так он нас на «вы» не называл! А как приперло…
– Просто удивительно, до чего некоторые близко к сердцу принимают проблемы этих ничтожных смертных, – заметил барон. – Прямо смотреть жалко. Вот уж поистине: с кем поведешься, от того и наберешься!
Алукард заскрипел зубами. Он не мог надавать этим мерзавцам тумаков: сейчас ему была нужна информация.
– Ну что ж, – отозвался он с наигранным смирением, – вижу, хозяевам Лондона неизвестно, что творится в Лондоне. Попробую навести справки где-нибудь еще. Спрошу у отца Андерсона – вдруг он знает.
Вампиры позеленели от злости.
Алукард двинулся к углу, где клубились тени. Вампиры молча переглядывались: в каждом из них желание насолить Алукарду боролось с желанием подавить соперника эрудицией. Граф Орлок не выдержал первым.
– В былые годы, – проговорил он, смерив барона надменным взглядом, – я был дружен с одним черным магом, ныне покойным. Был у него один ученичок… не знаю, где сейчас этот юноша – я давненько ничего о нем не слышал – но, судя по тому, что рассказывал мой друг о его подвигах, подобные глупости вполне в его стиле...
– Да не слушайте вы этого старого маразматика! – воскликнул барон, оттирая соперника плечом. – Говорите, зомби сперва появились в Хэмптоне? Тогда, клянусь Великой Тьмой, это дело рук Хэмптонского Дуралея!
Алукард навострил уши.
– Сам не знаешь, что несешь, наглый юнец! – одернул его граф. – Хэмптонский Дуралей виноват – надо же такое выдумать! Формально он, конечно, некромант, но на деле-то даже себя самого из могилы поднять толком не смог!
– Подождите, – прервал его Алукард. – Расскажите-ка все по порядку.
– Хэмптонский Дуралей, иначе именуемый Полудохлым, – начал барон, – это бывший некромант, который еще при жизни пожелал сделать себя бессмертным. Однако из-за некоторых личностных особенностей, отразившихся в его прозвище, при наложении заклятий он что-то перепутал и, когда его все-таки кокнули, сделался Half-Dead’ом – наполовину живым, наполовину мертвецом. Пристыженный своей неудачей, он скрылся в склепе на старом Хэмптонском кладбище и, говорят, никогда оттуда не выходит. Думаю, он вполне мог обозлиться на весь мир и задумать страшную месть.
– Глупости! – прервал его граф. – Я кое-что о нем слышал: говорят, он и при жизни, и после смерти был озабочен одной-единственной проблемой – продолжением своего рода. Но в силу, как совершенно верно заметил мой оппонент, некоторых личностных особенностей ни тогда, ни сейчас ему ничего не светило.
– Благодарю вас, – вежливо ответил Алукард, – вы оба мне очень помогли.
Враги переглянулись. «А не сболтнул ли я чего-нибудь лишнего?» – подумал каждый.
– Ладно, я пошел, – проговорил Алукард.
И, уже наполовину скрывшись в клубящихся тенях, обернулся и добавил:
– А что касается этого, – кивнув на трон, – то я вам, господа, советую все-таки определиться. Будете и дальше ходить кругами – дождетесь, что вампир Лестат на него усядется!
С этими словами он сверкнул своей фирменной улыбкой и растворился во тьме.
Великие Вампиры проводили его недобрыми взглядами.
– Постыдился бы! – пробормотал граф.
– Да уж! – отвечал барон. – Упоминать о подобных личностях в священном месте…
Лестат был хорошо известен всем лондонским вампирам – и, увы, известен далеко не с лучшей стороны.
В этот миг далеко-далеко в наземном мире Биг-Бен начал отбивать полночь. Наступило колдовское время – единственный миг, когда достойнейший из вампиров мог занять Княжеский Трон.
Черный Граф и Мятежный Барон смерили друг друга злобными взглядами.
– Он прав, – проговорил барон. – Пора наконец определиться.
– В самом деле, пора, – ответил граф, засучивая рукава и извлекая из-за пояса старинный серебряный кинжал.
И, пока часы отбивали удар за ударом, и одна за другой уходили драгоценные секунды, двое Великих валяли друг друга по полу, сцепившись и изрыгая грязные ругательства на десятке живых и мертвых языков.
И в этот раз, как и во все предшествующие, трон Князя Вампиров остался незанятым.
Глава четвертая
В которой мы слышим признания засланного казачка

Страх и ужас, как уже было сказано, царили в Лондоне. Городские улицы опустели: одни отвратительные красноглазые твари шатались по ним, сея панику среди немногих уцелевших жителей. Все, кто мог, бежали из города куда глаза глядят; тех, кто не успел убежать, ожидала самая незавидная участь.
Рыцари организации «Хеллсинг» трудились, не покладая пистолетов с серебряными пулями – но на место десяти уничтоженных зомби вставала сотня свежеукушенных, и не было им конца.
Интегра Хеллсинг потеряла покой. Чувство глубокой, непреходящей вины не покидало ее ни днем, ни ночью. Так уж повелось, что, по какой бы причине в Лондоне не воцарялся страх и ужас, крайними всегда оказывались Хеллсинги.
Раз за разом личный бронетранспортер Интегры покидал поместье и кружил по лондонским улицам. По опыту предыдущих серий Интегра установила, что самый эффективный способ борьбы с зомби – давить их гусеницами. Вот и сегодня руководство организации в сопровождении стажеров – Виктории и Найденыша – выехало в обычный рейд.
Страшная картина разрухи и запустения предстала глазам оперативников. Глядя на горы трупов на обочинах дорог, юноша не мог сдержать невольных слез.
– Как жаль, – воскликнул он, – что живые и мертвые не могут сосуществовать в мире!
От этой сентенции остальные даже не поморщились, ибо уже привыкли к его манере выражаться. Только Виктория наградила его восхищенным взглядом и привычно прошептала:
– Что за благородное сердце!
Внезапно всеобщее внимание было привлечено скоплением зомби, которые, сгрудившись на перекрестке, пинали что-то ногами. Подъехав ближе, оперативники увидели, что жертвой мертвецов стал их старый неприятель – отец Александр Андерсон.
– Нечестивцы! Богоборцы! – орал католик и устало отмахивался Библией с титановыми вкладками.
– А-а! Представитель противоборствующей конфессии! – злорадно прошипела Интегра.
– Интересно, сколько он еще продержится? – раздумчиво проговорил Алукард. – Никто не хочет сделать ставку?
В этот момент отец Александр сделал мощный рывок и, оставив зомби позади, запрыгнул на край бронетранспортера.
– Во имя Господа, – прорычал он, – немедленно спасите меня, подлые еретики!
Пока гусеницы бронетранспортера месили зомбей, пытавшихся вернуть свою игрушку, отец Александр, человек неблагодарный, вскрыл стенку и проник внутрь.
– Ага, нечестивцы! – проговорил он, дико озираясь кругом. – Наконец-то я попал в ваше подлое логово!
– По-моему, попали как раз мы, – мрачно заметил Алукард.
– Познайте же силу истинной Церкви! – проревел католик и с размаху окатил всех присутствующих целым душем святой воды из пульверизатора.
Оперативники давно уже привыкли к modus operandi главного оружия католиков, так что вовремя успели раскрыть зонты. Один только Найденыш, никогда прежде не видавший живых католиков, сунулся поближе – ему и досталась основная порция.
Реакция юноши была, пожалуй, чрезмерно экспрессивной – даже для столь юного и хрупкого существа, впервые повстречавшегося с католическим паладином. С диким криком юный Найденыш рухнул на пол и забился в конвульсиях.
Поражены были все, не исключая и отца Александра.
– Злобный фанатик! – вскричала Виктория, грозя католику кулачком. – Что ты наделал! Чем ты его облил?!
Отцу Александру, кажется, и самому было не по себе.
– Но это же просто вода, – пробормотал он. – Обычная святая вода…
Интегра и Алукард переглянулись. Страшная догадка мелькнула в мозгу у обоих.
– Избавься от преподобного, – коротко приказала Интегра, пинком отшвыривая Викторию от поверженного юноши. – А с этим я разберусь сама.
Алукард, не говоря худого слова, взял отца Александра за шиворот и выкинул наружу, прямо в дружелюбно протянутые руки зомбей. Еще некоторое время святой отец волочился за машиной, цепляясь за бампер, затем отстал.
Интегра осторожно похлопала юношу по щекам, приводя его в чувство. Открыв глаза, он обвел взором товарищей. Никто не улыбнулся в ответ на его смущенную улыбку: Алукард недобро щурился, Интегра смотрела на него строго и испытующе. В бронетранспортере царило напряженное молчание.
– Мальчик, – негромко и очень серьезно сказала Интегра, – видит Бог, я не хочу тебе зла. Так сделай все, чтобы мне не пришлось причинять тебе зло. Выполни одну мою просьбу. Я жалею, что не попросила об этом раньше – но лучше поздно, чем никогда. Пожалуйста, прочти «Отче наш». Прямо здесь и прямо сейчас.
И снова в кабине повисла напряженная тишина.
– Знаете, – тщательно подбирая слова, сказал наконец Найденыш, – мой покойный отец был воинствующим атеистом и не воспитывал меня в религиозном духе, а сам я никогда не задумывался о тайнах мироздания. Мне кажется, я неверующий или, по крайней мере, сомневающийся… И вообще, – заключил он с ясной улыбкой, обводя оперативников кристально чистым взором, – Хари Кришна, товарищи!
Но эта маза не прокатила.
– Хорошо, – терпеливо сказала Интегра. – Я не прошу тебя читать наизусть. Просто повторяй за мной: «Отче наш, иже еси на небесех…»
О ужас! Прекрасное лицо юноши дико исказилось, рот перекосился, глаза налились кровью и выкатились из орбит. Страшно шевеля лицом, хриплым чужим голосом он начал повторять слова молитвы – наоборот!
– Однако! – проговорил Алукард. – А казачок-то засланный!
Больше никто ничего не добавил – да и что тут можно было сказать?
В наступившей мертвой тишине юноша, очень бледный, но спокойный, поднялся с пола и сорвал с рукава нашивку с эмблемой «Хеллсинг».
– Вы угадали, – глухо сказал он, избегая смотреть в сторону Виктории. – Я – засланный казачок. Все это время я вас обманывал. Я лгал – и про отца, и про мать, и про бабушку, и про тетю Матильду…
– Неужели и собачка Тяпа – тоже ложь? – вскричала Виктория, прижав руки к сердцу.
Тень горькой улыбки скользнула по лицу юноши.
– Нет, – ответил он. – Собачка Тяпа существует, но… но лучше вам не знать, что это за собачка. Да, все это время я вас обманывал: но теперь я хочу облегчить душу и рассказать правду – только правду и ничего, кроме правды.
– Какая честность! – восхищенно прошептала Виктория.
Интегра побледнела.
– Какую же еще правду ты хочешь нам открыть, адское отродье? – прорычала она.
– Когда вы узнаете всю правду, – печально, но твердо ответил юноша, – то пожалеете о том, что назвали меня адским отродьем. Леди Интегра: я – Повелитель красноглазых зомби, с которыми вы сражаетесь; и еще я – ваш кузен, сын злосчастного Дискриминанта, погибшего от вашей руки!
Послышался деревянный стук: Интегра грохнулась в обморок.
– Моя биография проста, – продолжал юноша. – Я родился мертвым. Лежа на холодном столе в морге роддома номер шесть, я горестно размышлял о том, что никогда не узнаю радостей жизни – как вдруг отворилась дверь, и в морг проскользнула зловещая фигура, закутанная в черный плащ некроманта. Фигура подошла к столу и погладила меня по голове костлявой рукой. От нее исходил могильный смрад, однако я сразу ощутил к ней доверие – ведь этот страшный человек был единственным, кто отнесся ко мне с любовью и лаской!
«Бедный малыш! – глухо проговорил некромант. – Живые оставили тебя – но я, Дискриминант Хеллсинг, тебя не покину! При жизни мне так и не удалось обзавестись детьми; но теперь ты станешь мне сыном. Я обучу тебя всему, что умею сам, я буду с тобой добр и ласков, и никогда не стану обижать тебя так, как обижал меня мой отец!»
Он впрыснул мне в жилы каплю своей черной крови – и я стал Хеллсингом. Он произнес надо мной оживляющие заклинания – и я стал undead’ом. Он дал мне прочесть несколько запретных рукописей – и я стал Повелителем зомби.
– Он взял тебя под свое крылышко – и ты стал таким же неудачником, – пробормотал Алукард, вечный циник.
– Вы, должно быть, догадались, – продолжал юноша, – что к этому времени мой отец был уже убит. Увы, заклинание бессмертия подействовало лишь наполовину: после смерти он сделался half-dead’ом.
Алукард хлопнул себя по лбу.
– Хэмптонский Дуралей! – вскричал он, не веря своим ушам.
Юноша слегка покраснел.
– Папа не любит, когда его так называют, – с достоинством ответил он. – Это все происки конкурентов. Так вот, отец воспитал меня в ненависти к леди Интегре и в убеждении, что я, именно я, рано или поздно должен стать главой организации! И вот я отправился на первое боевое задание. Мне предстояло внедриться в организацию «Хеллсинг» и выведать все ее страшные тайны. Вы меня раскрыли – но я успел узнать достаточно.
– Но как же ты мог… – прерывающимся голосом проговорила Виктория, – как ты мог натравливать зомби на ни в чем не повинных людей?
Юноша тяжело вздохнул.
– Ты не представляешь, как тяжело было у меня на сердце, – признался он. – Но долг перед отцом – превыше всего. Однако я никогда не позволял своим мертвецам убивать больше, чем они могли съесть. И всегда приказывал начинать с головы, чтобы люди не так страдали.
– Какая гуманность! – прошептала Виктория.
Интегра открыла глаза.
– Убейте его, – приказала она слабым голосом. – Немедленно.
Виктория страшно закричала и закрыла лицо руками. Алукард со вздохом разрядил в юношу пистолет, заряженный серебряными пулями.
– Да, знаете, я вам еще забыл сказать, – проговорил новоявленный Zombie-lord, рассеянно выковыривая из груди серебряные пули. – Видите ли, скастовать бессмертие на самого себя у папы не получилось, и он продолжил эксперименты на мне. Со мной ему повезло больше. Я бессмертен. Меня невозможно убить. Это мой дар и мое проклятие.
– Это наше проклятие! – прорычала Интегра, яростно (и совершенно безрезультатно) всаживая родственничку в сердце портативный осиновый кол.
– Вот именно, – заметил Алукард. – Что-то ты не выглядишь сильно огорченным.
Юноша виновато развел руками.
– Извините, – сказал он. – Просто мне всегда хотелось сказать что-нибудь этакое, про дар и проклятие. А тут представился случай...
– Интересно, интересно, – послышался из-за руля невозмутимый голос Уолтера. – В чисто физиологическом смысле молодой человек не является потомком сэра Дискриминанта – однако сходство в повадках налицо. Я всегда говорил, что семейные черты определяются не генетикой, а воспитанием!
– Ну хорошо, – устало проговорила Интегра, отшвырнув в сторону бесполезный кол, – убить тебя нельзя. Но хоть что-нибудь с тобой сделать можно?!
– Лучше бы вам не задавать таких вопросов, маста, – прошептал Алукард. – Он так невинен, что может сказать что-нибудь совершенно неприличное!
– Вообще-то можно, – ответил юноша. Судя по всему, он очень переживал из-за того, что вынужден был так огорчить своих друзей, и хотел хоть чем-то смягчить их горе. – Если бы вы знали мое имя, то я оказался бы в вашей власти. Тогда вы могли бы повелевать мною. Только имени-то вы не знаете, потому что я вам не сказал, как меня зовут!
– Так вот зачем этот щенок симулировал амнезию! – протянула Интегра. – Десмонд, значит… Вальмонт… И кто же ты на самом деле – Пигсли?
– А этого вы никогда не узнаете, – с мрачным достоинством отвечал юноша. – Скажу лишь еще одно: когда я вышел из склепа, мое сердце было полно ненависти. Но теперь, когда я жил с вами в одном замке, спал под одной крышей, сражался на одной с вами стороне – я не могу больше вас ненавидеть. Я не враг ни вам, леди Интегра, ни вам, милорд Алукард, ни, конечно, тебе, Виктория. Хоть вы и пытались меня убить, – тут огромные голубые глаза его наполнились слезами, – но я вам прощаю. А теперь я уйду и уведу с собой свою армию. За мной, мои верные покойники!
С этими словами он повернулся и шагнул в пролом, проделанный отцом Александром. Никто не успел его остановить.
Глава пятая
В которой мы наблюдаем сперва семейный скандал, а затем – другую сцену, более деликатного свойства

– Все верно, – устало проговорила Интегра, захлопнув толстый том Гюйгарта Падуанского. – Если громко назвать Повелителя Зомби по имени, он теряет силу и начинает подчиняться тому, кто его назвал. – И, подумав, добавила: – Вот скотина!
– Какое изощренное коварство! – с тайной гордостью прошептала Виктория.
– Сэр Хеллсинг, – мягко заговорил Уолтер, – старайтесь во всем видеть хорошие стороны.
– Это какие же? – мрачно поинтересовалась Интегра.
– Ну… гм… например, вы обрели давно потерянных родственников. Выяснилось, что вы не одиноки в этом мире… – Почувствовав, что Интегра готова потерять самообладание, он поспешно добавил: – Несмотря ни на что, этот юноша проявил себя, как настоящий Хеллсинг.
– Но он же беспросветный идиот! – простонала Интегра.
– И тем не менее ему удалось всех нас обвести вокруг пальца. Наивен – и хитер, как лиса, простодушен – и коварен; я узнаю в нем фамильные черты вашего рода.
– Да, – с тяжелым вздохом ответила Интегра, – он действительно Хеллсинг. Именно поэтому я не успокоюсь, пока он не окажется в подвале нашего замка, на самой крепкой цепи!
– Но как нам выведать тайну его имени? – воскликнул Уолтер.
– У меня есть план, – подал голос молчавший до сих пор Алукард. – Думаю, ни от кого не укрылось, что этот юный романтик неравнодушен к Виктории. Будем ловить его на живца – точнее, на мертвеца.
– Но ведь Виктория тоже к нему неравнодушна! – заметила Интегра.
– Тем лучше, – цинично усмехнулся Алукард. – Достовернее сыграет свою роль!
На хорошеньком личике Виктории отразились смешанные чувства. Она была горда тем, что наконец получила первое боевое задание – но сердце ее содрогалось при мысли о том, с чем это задание связано.
– Хозяин, – произнесла она наконец с трудом, кусая губы, – я выполню любой ваш приказ. Распоряжайтесь мною. Я не посрамлю организацию «Хеллсинг»!
– Тогда слушай, что ты должна сделать – и слушай внимательно, я не стану повторять дважды! – пригрозил Алукард, наученный горьким опытом. Затем, критически оглядев свою подопечную, добавил: – А лучше даже запиши…


В мрачном старинном склепе, куда уже много лет не ступала нога живого, было темно и тихо. Лишь редкие вздохи и трубное сморкание нарушали мертвенную тишину. Бывший Дискриминант Хеллсинг, а ныне Хэмптонский Дуралей, именуемый также Полудохлым, предавался воспоминаниям.
Безрадостные картины прошлого проплывали у него перед глазами. Он вспоминал, как бежал из дома – опозоренный, проклятый отцом, лишенный наследства Хеллсингов. В ушах у него еще звенело от последней оплеухи сэра Параллелипипеда; в будущем он не видел для себя ничего, кроме горя и стыда.
Ноги сами принесли его на кладбище, ставшее причиной его позора. Рухнув на могильную плиту, юноша горько зарыдал. Долго он бился головой о холодный камень, то взывая к небесам, то разражаясь богохульствами в тщетной надежде, что карающая молния положит конец его страданиям. Небеса оплакивали его горькую участь дождем, но молнии не было. Наконец, утомившись, юный Дискриминант сел, привалившись спиной к покосившемуся кресту, и взглянул в пустые глазницы ближайшего мраморного ангела.
– Вот возьму и умру! – строго сказал он ангелу. – Тогда-то вы все пожалеете! Буду лежать в гробу, такой бледный и красивый, весь в цветах – все будут плакать, и папа, и Артур тоже заплачет, но будет поздно!
В просвете туч блеснул луч солнца, и юноше показалось, что по безмятежному лицу ангела скользнула циничная ухмылка.
– Даже изваяния смеются надо мной! – вскричал несчастный. – Что ж, тогда… тогда… тогда я перейду на Темную Сторону! Вот продам душу дьяволу – и посмотрим, как вы все тогда попляшете!
К счастью, дьявола поблизости не случилось – иначе, пожалуй, карьера юного Дискриминанта оборвалась бы немедленно. Но никто не отвечал на его отчаянный зов, и наконец, устав от переживаний, юноша забылся тяжелым сном без сновидений.
Проснулся он глубокой ночью от ощущения, что рядом находится какая-то злобная сущность. Мгновение спустя это ощущение подтвердилось чувствительным пинком под ребра. Открыв глаза, юноша обнаружил над собой высокую мрачную фигуру, закутанную в черный плащ.
– Ничего не понимаю, – замогильным голосом проговорила фигура. – Где мой приятель-вампир, и что это за чучело разлеглось на его могиле?
– Это вы мне, сэр? – робко спросил Дискриминант.
– Тебе, жалкий смертный, кому же еще! – прогремел над ним замогильный голос.
Услышав эту фразу, Дискриминант проглотил свой следующий вопрос: «Сэр, вы, должно быть, кладбищенский сторож?» По словам «жалкий смертный» он сообразил, что перед ним, по крайней мере, черный маг.
– Простите, – пробормотал он, – я не знал, что эта могила занята. А ваш приятель-вампир – это тот, которого мы, Хеллсинги, завалили сегодня утром?
Но прежде, чем тяжелый посох с навершием в форме черепа обрушился ему на голову, Дискриминант принял решение. Повинуясь внезапному порыву, он упал перед колдуном на колени и воскликнул:
– Сударь, пожалуйста, возьмите меня к себе в ученики! Все равно я больше никому не нужен! Папа от меня отрекся, брат Артур только и знает, что смеяться надо мной! Пожалуйста, сделайте меня злобным и ужасным, чтобы они все боялись!
Кладбищенские вороны взмыли в небеса, потревоженные раскатом замогильного хохота.
– Отпрыск Хеллсингов хочет стать некромантом! – вскричал черный маг, вздымая к небесам свой посох. – Клянусь Великой Тьмой, это и вправду забавно! Что ж, почему бы и нет? Правда, он идиот – но настоящему злодею это не помеха… Отвечай, Хеллсинг: готов ли ты на все, чтобы отомстить своим родственникам?
– Готов, – глухо ответил Дискриминант.
– Готов ли к участи, которая страшнее смерти?
– Готов, – отвечал Дискриминант, бледный, но решительный.
Посох с навершием в виде черепа чувствительно съездил его по плечу.
– Встань, мальчик, – приказал колдун. – Судьба твоя решена. Ты станешь позорищем для рода Хеллсингов – и посмешищем для всех остальных!..
Вспоминал Дискриминант и о тяжких годах ученичества, и о не менее тяжелом периоде самостоятельной деятельности. Вспоминал о том, как долгие годы посвятил одной цели – попыткам продолжить свой род. Желание иметь детей превратилось у него в навязчивую идею: «Если мне не удастся стать главой организации «Хеллсинг», – думал он, – пусть удастся это кому-нибудь из моих потомков. Уж я-то к своим детям буду добрее, чем был ко мне отец!» Увы: как верно подметил несколькими главами ранее граф Орлок, совокупность личных черт Дискриминанта отнюдь не располагала прекрасных (и даже не очень прекрасных) дам одаривать его своей благосклонностью. Даже гарпии и горгульи воротили от него нос.
А вот и самое ужасное воспоминание! Прослышав, что брат Артур при смерти, Дискриминант подавил в своем сердце застарелую обиду. «Я подам ему руку примирения, – думал он. – Скажу: довольно мы враждовали, брат. Я тебя прощаю. Не бойся умереть, Артур: ты оставляешь организацию «Хеллсинг» в надежных руках!» С этой мыслью он отправился в родовой замок – но можно ли без содрогания вспомнить, как его там встретили!
Глухие рыдания сотрясли тишину склепа: Дискриминант вспомнил о том, как, очнувшись после выпущенных в него Интегрой тринадцати пуль, стал щупать себе пульс. На одной руке пульс прощупывался, на другой – нет. Один глаз открывался, другой – нет. Дышал он тоже как-то странно. А сердце не билось совсем.
Тогда-то некромант и понял: что-то пошло не так. Не перемудрил ли он много десятилетий назад с заклинанием бессмертия? Но настоящий ужас ждал его в зеркале…
И понял Дискриминант Хеллсинг, что обречен на долгие и долгие века оставаться Half-Dead’ом: на правую половину – живым человеком, на левую – разлагающимся трупом. И проклял себя Дискриминант Хеллсинг за то, что плохо слушал лекции и не учил матчасть.
Гонимый горем и стыдом, он покинул мир и затворился в Хэмптонском склепе – печальный и угрюмый Хэмптонский Дуралей. Весь смысл его полу-жизни сосредоточился теперь в приемном сыне-undead’е, обретенном в морге роддома номер шесть.
Но увы, и здесь Дискриминанта поджидала засада! Как ни старался он быть с сыном нежным, ласковым и терпеливым – черная кровь Хеллсингов брала свое. Разительное сходство мальчика с ним самим в молодости не радовало Дискриминанта: с каждым годом он становился все суровее и придирчивее, а в минуты раскаяния со все большим ужасом узнавал в себе отцовские черты.


Горестные размышления Дискриминанта Хеллсинга прервал знакомый телепатический зов. По отчаянным нотам, звучащим в голосе сына, Дискриминант понял: произошло что-то недоброе – и небьющееся сердце его сжалось от предчувствия беды.
– Папа! – раздался у него в мозгу жалобный стон. – Случилось страшное! Меня раскусили! Я не стал дожидаться, пока им откроется вся ужасная правда, и сам признался во всем!
– Надеюсь, имя свое ты им не сказал? – сурово спросил отец.
– Ну нет, я не такой дурак! – гордо отвечал Хеллсинг-младший. – Только фамилию.
– Итак, теперь Интегра знает, что я жив… – зловеще подумал старый некромант.
– Отец, да разве в этом дело? Пойми, я жил с ними в одном замке, сражался с ними плечом к плечу. Мне казалось, я завоевал их доверие и дружбу. Но когда решил облегчить свою совесть признанием, что я… ну… что я немножко неживой – они меня отвергли!!!
И он горько зарыдал.
«Бедный мальчик! – с нежностью думал Дискриминант. – Он страдает от одиночества и непонимания, совсем как я в юности…» Но тут, как не раз случалось и раньше, черная кровь Хеллсингов вскипела в его жилах.
– Хватит реветь, слюнтяй несчастный! – рявкнул Дискриминант, скомкав и отшвырнув от себя носовой платок. – Переходи к делу! Удалось ли тебе выведать какие-нибудь страшные тайны Интегры и ее присных?
Как луч солнца брезжит сквозь пелену туч, так залитое слезами лицо юноши озарилось слабой, но гордой улыбкой.
– О да, – ответил он. – Я знаю секрет, который погубит леди Интегру навеки. Слушай внимательно, отец.
– Ну? Ну? – в волнении выкрикнул Дискриминант.
– Папа, в организации «Хеллсинг» РАБОТАЮТ ВАМПИРЫ!!!
Томительное телепатическое молчание повисло между собеседниками.
– Идиот!!! – воскликнул наконец несчастный отец. – Боже мой! За что мне это наказание? Ну в кого ты у меня такой недоумок! Хотя… постой, не отвечай – увы, я знаю ответ!
– Но, папа…– простонал несчастный.
– Еще оправдывается, паразит! – прорычал Дискриминант. Черная кровь Хеллсингов взыграла в нем в полную силу. – Съездил, называется, к родственничкам в гости! Еще и удовольствие получил, да? С интересными людьми познакомился, из ружья пострелять дали… И это все, что тебе удалось узнать?! Да об этом каждая лондонская собака знает! Скажи ты, что там работают люди – я бы сильнее удивился!
– Но, папа…
– Хватит стонать и охать! За работу, лоботряс! – ревел обуреваемый наследственным безумием Дискриминант. – Пока не изничтожишь их всех – на глаза мне не показывайся!
Телепатическая связь прервалась.
«М-да… – сказал себе юный Zombie-lord после продолжительного раздумья. – Похоже, папа сегодня особенно не в духе. А я ведь даже не успел рассказать ему, что влюбился… И слава богу – ой, то есть я имел в виду, хвала дьяволу – что не успел. В самом деле, любви не место там, где развернуты знамена войны. Я должен наступить на горло своим чувствам и возненавидеть их всех – и милорда Алукарда, хотя я им восхищаюсь, и леди Интегру, хотя она была ко мне добра и показывала мне семейные фотографии, и даже… даже…»
– Виктория!
Перед ним, освещенная призрачным лунным светом, стояла его возлюбленная, и бледное лицо ее было, разумеется, залито слезами.
Влюбленные бросились было друг другу в объятия – но замерли на полдороге.
– Уходи, – глухо сказал юноша. – Мы не можем быть вместе.
– Любимый, – воскликнула Виктория, – я скорее умру, чем… а впрочем, я ведь уже умерла… но все равно, я никогда тебя не покину!
«Молодец, девочка, – прозвучал у нее в мозгу голос Алукарда, – хорошо играешь свою роль! Теперь давай что-нибудь про доверие!»
– Но мы никогда уже не сможем доверять друг другу, – словно прочтя его мысли, печально проговорил юный мертвец. – Ведь наши отношения начались со лжи… Любовь моя, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
«Скажи ему, что отныне между вами не должно быть тайн, – мысленно посоветовал Алукард, – и аккуратненько переходи прямо к имени».
На глазах Виктории выступили слезы. Невыносимые страдания разрывали ей сердце. Что делать? – думала она в отчаянии. – Обмануть и предать возлюбленного? Но ведь он – чудовище, враг Хеллсингов, кровожадный монстр… А с другой стороны, она и сама чудовище и кровожадный монстр… Совсем запутавшись, Виктория плюхнулась на ближайшую могильную плиту и горько зарыдала.
– Как ты мог? – восклицала она сквозь слезы. – Я так тебе верила! Так любила! Рядом с тобой мне казалось, что я снова живу…
Нежные руки возлюбленного легли ей на плечи.
– Все в этом мире враждебно нашей любви, – проговорил юноша. – Нам нет места ни среди живых, ни среди мертвых. Ах, если бы нам с тобой заснуть вечным сном! Только представь: целую вечность… обнявшись… в одном гробу…
В мозгу у Виктории послышался душераздирающий зевок Алукарда.
Мучительные сомнения разрывали сердце девушки. Кого предать – хозяина или возлюбленного? «Если действовать, – сказала она себе, – то сейчас, иначе будет поздно. Решайся, Виктория!»
– Любимый, – утерев слезы, торопливо заговорила она, – я пришла тебя предупредить. Тебе грозит опасность. Организация «Хеллсинг» не успокоилась: они жаждут твоей крови. Беги, любимый! Беги как можно быстрее и как можно дальше отсюда – в бразильские джунгли, в Антарктиду, или куда там обычно бегают злодеи в таких случаях! Иначе они схватят тебя, и мое сердце будет разбито!
– Я не уйду без тебя, дорогая! – решительно отвечал молодой Zombie-lord. – Отныне мы всегда будем вместе. Не знаю, что суждено нам – долгая и счастливая не-жизнь в джунглях Антарктиды или вечные страдания в тайных казематах Хеллсингов – но то и другое мы разделим пополам!
«Ну что, скоро он там разродится?» – открыв один глаз, поинтересовался в мозгу у Виктории Алукард.
– Отныне между нами не должно быть никаких секретов, – горячо прижав руку к недвижному сердцу, продолжал юноша. – И в знак своего доверия я открою тебе свою самую страшную тайну. Узнав это, ты обретешь власть надо мной. Только обещай, что никому больше не скажешь. Милая, мое имя –…
Нежное сердце Виктории не выдержало.
– Нет! – страшно закричала она. – Не говори! Не говори! Мне нельзя этого знать!
И, рухнув на могильную плиту, забилась в страшных конвульсиях – таково наказание вампиру, посмевшему ослушаться своего Мастера.
От отца юный покойник унаследовал ум и сообразительность: не прошло и двух часов, как он понял, что произошло.
– Так вот что! – воскликнул он, вздымая сжатый кулак к грозовым небесам. – Они решили выведать мою сокровенную тайну – и использовали для этого мою возлюбленную! Этого я никогда им не прощу! Трепещите, Хеллсинги, ибо в моем ледяном сердце не осталось места ни для жалости, ни для любви!
Воздев руки к небу, он произнес страшное заклятие:
– Мертвецы! Подъем! Из могил рассчитайсь! К замку Хеллсингов – шагом арш!
И армия зомби, сея страх и ужас на своем пути, двинулась на поместье Хеллсингов.

@темы: Хеллсинг

---

Ложку дегтя в бочонок "Сумерек"

Я наконец поняла, почему меня так раздражают всеми любимые «Сумерки». Да потому, что это откровеннейший мерисьюизм!


Признаюсь честно: смотрела все три части саги. На первую затащили не в меру романтичные подруги (поплакать), на вторую попала уже с друзьями мужского пола (поржать), третью ожидала сама с большим нетерпением. Люблю, знаете ли, нездоровый сарказм.

Итак, возвращаясь к теме статьи: отчего же тихая, незаметная Белла при более тщательном рассмотрении оказывается самой что ни на есть типичной Мери Сью?

Разберем по пунктам:

1) избранность. Нет, не так – Избранность. Среди толпы ничем не примечательных противных школьников только наша героиня с какого-то, только Мейерс ведомого чуда, обладает суперпритягательным особенным запахом (душ бы принимала почаще, глядишь, пронесло бы). Только Белла владеет недоступными для простых смертных чарами, из-за которых первый жених на выданье буквально выпрыгивает из своих модно зауженных штанов.

2)


Посудите сами, имеются все признаки:

1) героиня в начале фильма – вся такая незаметная серая мышка, «…маленький, но очень гордый птичка…». Такими же, как правило, в реальности являются и закомплексованные юные аффтары.

2) избранность. Нет, не так – Избранность. Среди толпы таких простых («простушек» и «простухов») школьников только у нашей героини весь такой особый запах (эх, явно мыться надо чаще) и недоступные простым смертным чары, за которые вампир выбрал именно Сью. Причем Эдвард прямо-таки из штанов выпрыгивает в присутствии со всех сторон украшенной своей «избранностью» (как репейниками) возлюбленной.

3) Проблемы с родителями – а где вы видели Сью без трагического, тяжелого прошлого? Конечно, с семьей должны быть проблемы – родители развелись, они ее не понимают и т. д.. Вообще, судя по фильму, мама-папа нашей героине только усложняют жизнь.

4) «Глупая» мама. Да-да, наша Сью с первых минут фильма сообщает нам о ее (вероятно, наследственном) даунизме. А что вы думали? Ее не по годам мудрая семнадцатилетняя (годик туда-сюда) дочь с жалостливым умилением смотрит на нее сверху вниз.

5) Врожденная гениальность Сью. Только она (Избранная и Единственная) заметила, что у семейки Калленов есть некоторые странности и только она (преклонимся же перед ее извилиной!) додумалась залезть в интернет и поискать информацию о немертвых. Сам факт, что она не догадывается, кто перед ней, имея на руках все данные (Эдвард не выходит на солнце, холодный, сверхбыстрый и т. д.), и лезет за подсказками в сеть, смущения у фанатов не вызывает.

6) Сью нравится всем, особенно мальчикам. Индейцу она приходится старым другом, пацана из класса она «жертвует» подруге (им и второсортненькое покатит), ей ведь достанется Прынц на белом коне.

7) Только Сью достойна красавчика Эдварда, ибо, наперекор заявлению одноклассницы «среди нас нет достойных», бедному вампиру деваться некуда, если уж он в цепких лапках невинной аффтарши-героини (и любой теффачки, упоенно ласкающей свое самолюбие ролью непревзойденной Бэллы).

8) Серые – серые подруги, которых явно родили в понедельник, тринадцатого. Все сразу. Раз уж на роль Бэллы взяли не блонду с роскошными кудрями (чтоб зрительницам было проще представить себя на ее месте), то ее подруги должны быть еще мрачнее. Что и наблюдаем: на фоне лошадинообразной улыбки «лучшей подруги» Белла очень даже пристойно смотрится. А та самая блонда (вампирша, сводная сестра Эдварда) оказываеися в роли злобной истеричной сучки. Красота ваааще не главное! Главное – Избранность! Угу. И мыться пореже.

9) Белла одинаково неплохо смотрится в шинах, с тяжелой травмой, в больнице, умирая - всегда. Сью могут косить под «простушку», но быть ей – никогда!

10) Отдельной строкой о возлюбленном. Эдвард предстает нестандартным красавчиком при деньгах (все завидуют Сью). Каллен относится к виду «типа плохих» парней, ибо настоящий мерзавец на роль Возлюбленного Сью не подходит. Вампир старательно страдает над своими «изъянами», как то: гламурненькая кожа, сверхспособности, а главное его переживание – приходится пить кровь животных. Тьфу. Гринписа на него нет! Плакать как бы и не над чем, но ведь должна Сью почувствовать себя в роли спасительницы, жертвы, снисходящей к черной-пречерной душе плохого-преплохого вампира (тут надо трагически закатить глаза и восхититься ее великодушием).

Конечно, рассказывая о своих «недостатках», Эдвард не забывает продемонстрировать себя в лучших ракурсах, смахивая уже на пародию. «Посмотри, какой я сильный – это же ужасно! Я убийца белочек – беги от меня! Ууууу!!!»

11) Бесстрашная Сью. Тут и комментировать нечего. Пошла с вампиром вести откровенные разговоры подальше в лес, чтоб никто не мешал его совра… эээ, уговаривать. Фильм все же в категории «детям до 18», так что обошлось без секаса, его заменили трепетные поцелуи. А чего ей бояться? Она ж Сью - бесстрашная и, увы, бессмертная.

12) Радовали мое извращенное чувство юмора отдельные фразочки, а-ля «все становилось странно» (чего уж более странного – школа, одноклассники, машины; прямо мороз по коже!) или ее заявленное с самого начала фильма «я знаю, чего хочу» (конкретная такая семнадцатилетняя девочка).

13) Имя. Пункт должен был быть первым, но сделаем его завершающим. Все же «Бэлла» - это вам не Изольда, Авиэнна или Аннабиэль, но и не Марта, Фиби или Сэнди. В меру гатишшна и пафосно, чтоб не совсем откровенно смешно выглядело.

Ффух. Написала и стало легче. Однако своим подругам, безумно увлеченным этим супер-пупер шедевром, я ничего не скажу. Чувствую, что поссоримся.

@темы: Очевидное

---

Типичная Сьюха.

Аннабиэлла проснулась мигом. *как и полагается любой приличной Мери-Сью*
В ее глазах цвета утренней зари, украшенной лучами восходящего солнца, *воспеваемого девственницами с лугов поднебесных Альп* приправленные воспаряющими кроваво-красными искорками цвета только свернувшейся крови, отразился потолок. *опа, какой неромантичный облом*

Она рывком соскочила с кровати, задумчиво посмотрела в окно. Солнце садилось. *наверно, она долго смотрела в окно*. Когда оно село *и ведь не возразишь!*, позвонил телефон и она пошла к нему в темноте, но не споткнулась, потому что отлично видела в темноте, это было у нее врожденное, она вообще очень-очень отличалась от всех остальных девушек, с самого детства. Она на первый взгляд была обычная девушка, у нее были большие глаза *см. выше* и черные длинные волосы до пола, и ошеломляющая розовая улыбка. *действительно, стандартная такая девочка с милой улыбкой* Она была одета в короткий красный топик, весь украшенный маленькими бриллиантиками, длинную шелковую черную юбку с меховой оторочкой и высокие каблуки со шнуровкой. *обувь отсутсвует, каблук явно прибит к пятке*

Аннабиэлла подошла к телефону:
- Пронто! *ух, какая!*
- Это из организации Хеллсинг, нам очень нужна ваша помощь! Приезжайте немедленно!
- Хорошо, так и быть. *великодушная Сью!*

Аннабиэлла задумчиво подумала: «может, что-то интересное будет хоть сегодня?» - и быстро телепортнулась в особняк Хеллсингов. *да-да, именно это она и сделала*

- АААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! КТО это такая?!!!! - Интегра испуганно вцепилась в бантик Алукарду. *Интегра-шизофреничка – это ладно, а вот бантик... О_О*
- Это Аннабиэлла, моя подруга. Мы вместе учились в школе, но она закончила школу раньше меня, потому что быстро училась и стала умнее учителей! *Сью гениальны*
Серас подошла и поздоровалась с подругой. «Фу, какая у нее большая грудь и одеваться она не научилась», - подумала Аннабиэлла, но улыбнулась ей. *Сью всепрощающая*

Алукард задумчиво улыбался. *ох и любят аффторы его «улыбать». Только тем и занимается, бедняжка*

«Какой-то он непонятный, но он мне нравится» - решила *Мери… тьфу,* Аннабиэлла. *нипаняяяятный весь такой*
- В чем проблема? – спросила у него Аннабиэлла. *Интегра напрочь проигнорирована*
- Вампиры наступают с холла, мы не справляемся сами, - улыбаясь, *улыбаемся и машем!* ответил Алукард. *бедный Алукард, ну как он сам о себе позаботится без Мери Сью?! *
- Ничего, я справлюсь. *никто не сомневается. Зрители восхищенно присаживаюся в сторонке и замолкают*
Аннабиэлла решительно вышла из комнаты и стала чертить в воздухе непонятные *явно неприличные* знаки.
- *Ахалай-махалай,* Пусть все вампиры сдохнут! – закричала своим мелодичным-звонким-хорошо поставленным голосом Аннабиэль. От ее крика потрескали все люстры, окна и вообще все стекляное, и даже очки упали с носа Интегры. *как изящно опустили эту зазнайку, а? оцениваем* А вампиры рассыпались на кусочки.
- Ну, вот и все! – Аннабиэль небрежно встряхнула руками. - Это было просто! *бурные аплодисменты, переходящие в овации*
- ААААА!!!!!!!!!! – истерически закричала Интегра. – Что это!!!!! *бедная Интегра*
Аннабиэль недовольно вернулась в комнату. Ой, она забыла, что Алукард и Серас тоже вампиры и нечаянно таким силым заклятьем убила их тоже.
Что же делать?! Серас Аннабиэль решила не воскрешать, она ей не нравилась. *Сью – строгая и справедливая судья. А нефиг было сиськи отращивать!*

Аннабиэль вспомнила один старый способ. Она наклонилась над мертвым Алукардом и поцеловала его в холодные губы. *Какой поворот сюжета! Алукард в роли Спящей красавицы* Вампир сразу очнулся, но не хотел признаваться и поцеловал ее в ответ. *ах он шкодник!* Аннабиель понравился его жаркий страстный*-обжигающий-палящий-глубокий-сплетающийся-волшебный* поцелуй холодными губами. *опять как-то обломали в конце своей прозой «холодных губ»*
Она запустила руку ему в ширинку и потрогала его жезл страсти. *Бззь. Чего потрогала?О.о* Он был очень большой. *и ведь вновь не возразишь!*
- Нет, я не хочу так! – Аннабиэль гордо отсосалась *соска-присоска! хе* от вампира и гордо встала. *тройное ура высокоморальной Сью!*
– Пригласи меня завтра в ресторан. *как оригинально. Сьюхи в Хеллсинге ходят или в ресторан, или на кладбище*
- Хорошо. – Алукарду очень хотелось продолжить, но он себя сдержал. *тошнотики?* Аннабиэль поразила его своей красотой и непоколебимостью. *Сью не может не поражать*
- АААААА!!!!! АЛУКАРД! Как ты мог?! – Интегра плакала в углу. *диагноз: истеричка, шизофреничка, плакса*

*- Прости, но она Мери Сью! – Алукард виновато пожал плечами и наконец перестал улыбаться. – Ничего не поделаешь.*

@темы: Разное

---

Название: Просто совпало

Название: Просто совпало
Автор: НатаЛи
Категории: Romance, Lime
Персонажи: Интегра, Максвелл, Алукард
Рейтинг: R
Статус: закончено


"И я застыну, выстрелю в спину,
Выберу мину, и добрый вечер...

Я не нарочно, просто совпало."

(Земфира, "Бесконечность")


Ах… - промурлкала Интегра. – Это было … неплохо.
Не ожидавший подобной – крайне скромной – оценки своих сил, Энрико едва не расплескал кофе на свою белоснежную шелковую рубашку. Как начинающий аристократ, он старательно прививал себе все соответствующие привычки, в том числе – распивание горячительных и не очень напитков в постели. Второй привычкой, усвоенной им еще в монастыре, было умение держать себя в руках. Энрико, иронизируя над несколько пикантной ситуацией, поднял бровь:
- Начнем с малого, леди. Постепенно добьемся лучших результатов.
- Надеюсь. – Интегра села, нашаривая ногами пушистые шлепанцы – в пятизвездочном отеле сервис был, естественно, на уровне. В том, что все ее тело сладко ныло и болело, признаваться не хотелось.
- Куда ты?
- В душ, куда же еще? – фыркнула новоявленная леди Интегра Файрбрук Вингейтс Максвелл-Хеллсинг, обозревая разоренную кровать и вальяжно раскинувшегося на подушках Энрико.

*

Стоя под горячими струями, Интерга критически анализировала прошедшую ночь: все-таки он сначала мужчина, потом уже властолюбивый «серый кардинал» Тринадцатого отдела. Впрочем, придраться к Максвеллу особого повода не было: вполне понятно его излишнее … гм, увлечение объектом «страсти нежной». Интегра второй раз за утро насмешливо фыркнула. Имея законный шанс насладиться бывшим кровным врагом на правах владельца, да еще если этот бывший – очень и очень привлекательная девушка, непросто соблюсти этикет. Интегра не удивилась, когда Максвелл, едва закрыв дверь спальни, прямо-таки накинулся на нее, как оголодавший подросток на первую в жизни старшеклассницу.
«Или как голодный вампир на свою жертву».
Настроение мгновенно испортилось. Алукард спал – возможно, теперь это было к лучшему. Даже рассматривая ее брак с Энрико как чистую политику, Интегра не представляла себе реакции вампира. С другой строны, она что, не имела права? Кто он такой, чтоб ее судить?! Это он бросил свою Хозяйку, ослушался приказа, предал, предварительно приучив ее доверчиво полагаться на себя.
И абсолютно неизвестно, когда он вернется – и вернется ли?

*

Оказывается, если нет общих камней преткновения, Максвелл мог быть не такой уж "католической свиньей". После разгрома ватиканской армии, тяжелейших ранений и практически волшебного исцеления, он явно изменился. Стремление достичь высот не исчезло – изменились его мотивы. Жизнь не научила Максвелла, зато за это взялась смерть. К чему блеск вышитой золотом сутаны архиепископа, если тело корчится от боли на копье, а дорогая ткань постепенно приобретает алый цвет? К чему победа над самим собой, если эта победа не принесла радости? Если брошенный в детстве ребенок все так же ненавидит мир? Зачем власть, если обладание ею не может уменьшить страдания тела и души?
Интегра не могла сказать, какие мысли приходили в голову Максвелла, когда он месяцами боролся за свою жизнь на больничной койке и хирургическом столе. Однако, придя с официальным визитом вежливости к больному архиепископу, она не нашла на его лице ни привычной ненависти, ни желания унизить.

Конечно, это не означало, что она посчитала нужным нанести повторный визит. Однако Максвелл удивил ее, прислав любимые ею совершенно необязательные снежно-белые каллы в знак благодарности. И, конечно, это не означало, что она готова была забыть нанесенные ей оскорбления.

После совместной миссии по травле вампира в Ирландии Интегре волей-неволей пришлось взглянуть на него потеплее: сухие, но искренние извинения по поводу старых конфликтов, отличная высокопрофессиональная работа – она и не подоревала, что Максвелл способен защищаться не только словом, - а, главное, его настоящая скорбь над погибшими в схватке – это заставило Интегру отдать Энрико дань уважения. И вовсе уж неожиданной и, признаться, вначале оскорбительной была его поддержка Хеллсинга во время последних атак размножившихся упырей на окраине Лондона. Конечно, «чистильщики» выкладывались максимально, но организации явно не хватало Алукарда. Интегра, привыкшая побеждать любой ценой, не рассчитывала на столь продуманную звериную тактику уцелевших вампиров. На третий день «зачистки» ее людям пришлось бы отступить и ждать пополнения рядов, что было поперек горла потомку Хеллсингов - но Интегра не могла в одиночку сражаться с оголодавшими нелюдями.
Максвелл появился неожиданно и очень вовремя: он с Тринадцатым отделом практически спас положение. На приеме у Ее Величества Энрико коротко заявил, что «лишь помогал дружественной организации в столь славном деле и не ожидает никакой материальной или моральной компенсации». Интегра сидела, сгорая от стыда – получалось, что ее люди не смогли самостоятельно противостоять вампирам! Пока не услышала продолжение речи Энрико: «Однако же мы не сомневаемся, что Хеллсинг и сами справились бы с заданием, Тринадцатый отдел лишь взял на себя смелость подстраховать данную операцию».

- Архиепископ Максвелл! – в пустом послеприемном коридре, среди портретов и пышной позолоты резкий голос Интегры был неуместен, как неуместны оперы Вивальди в казарме.
– Как прикажете это понимать? - щеки девушки все еще горели после пережитых эмоций.
Энрико, уже открывший противоположную дверь, полуобернулся:
- Что именно? – выражение лица архиепископа было сдержанным и в тоже время немного насмешливым – в силу старой привычки.
- Ваше появление, помощь Хеллсингу, в которой мы не нуждаемся и, наконец, ваше заявление! – Интегра, скрестив на груди руки, не проявляла ни малейшего намерения подойти к Максвеллу, и ему пришлось самому приблизиться к леди. Коридор был достаточно длинным, чтоб Интегра успела заметить его легкую хромоту – что-то новое, на что она не изволила ранее обратить внимание, - тщательно скрываемую на заказ сделанной обувью, седые пряди в льняной шевелюре. Это бра святят так резко, что Интегра впервые с удивлением заметила новые морщины на его моложавом лице, или же это она беспардонно рассматривает Максвелла, забыв об элементарных приличиях? Энрико остановился в полушаге от Интегры, почти вторгаясь в ее личное пространство, чего леди абсолютно не выносила. Почти.
- Отдаю старый долг, – голос Максвелла спокоен, почти безразличен, как и выражение лица – но в нем звучат новые нотки – то ли просто отсутствует въевшийся в него сарказм? Интегра гордо вздернула подбородок:
- Надеюсь, наши дороги больше не пересекутся, архиепископ Максвелл.
«А теперь развернуться – и прочь от этого …» Интегра не могла сразу подобрать новое определение для старого врага.
- Леди Интегра, – голос Энрико остановил ее у самой двери. – Я все же надеюсь, что между нами не осталось былой вражды: как с профессиональной, так и с личной стороны.

*

Последующее предложение не поразило ее настолько, насколько должно было. Возможно оттого, что оно исходило от Ее Величества, которая прекрасно улавливала малейшие колебания в отношениях своих подданных.
Конечно, Ее Величество не имеет ни малейшего желания показаться нетактичной, но позвольте поитересоваться, как леди Интегра, украшенная столькими заслугами перед троном Англии, взглянула бы на взаимоподдержку Ватикана и Хеллсинга? Было бы просто великолепно, если бы леди Хеллсинг по-другому посмотрела бы на архиепископа, который, буде такое желание у Интегры, оставит ради укрепления связи двух прежде враждебных организаций свой сан, не покидая своей службы в Тринадцатом отделе?
На очередном приеме королевы, запланированном, как подозревала Интегра, именно для этой цели, она первая подошла к скучавшему за бокалом шампанского Максвеллу.
- Вас не прельщают танцы? – коктейльное платье цвета топленого молока, изысканное жемчужное ожерелье на шее. Максвелл впервые увидел Интегру в подобном наряде, и, признаться, аристократическая красота протестантки заставила холодные слова приветствия замереть на губах.
Интегра, казалось, не замечала его реакции и продолжила:
- Меня тоже. Богатые выкормыши, к сожалению, хороши только в танце. Но после него они желают завести беседу. Это, знаете ли, свыше моих сил.
- Вероятно, вы правы, леди. Я также не увлекаюсь вальсом, нас этому просто не учили. – Энрико справился со своим удивлением и теперь с умеренным, дозированным строго по обстановке, восхищением искоса рассматривал Интегру.
- Знаете, Максвелл, - Интегра неохотно призналась, - вы здесь единственный, способный поговорить со мной не о погоде и туберозах…
- А о чем изволит говорить дама? О вампирах и накладных? – Интегре показалось, или это была ирония?
Максвелл поймал ее подозрительный взгляд.
- Извините. Просто вы меня немного выбиваете из колеи.
Интегра критически окинула взглядом Энрико.
- По вас не скажешь, - хмыкнула она.
- Конечно. Я ведь архиепископ, – тонкая, змеиная, однако дружественная улыбка. Интегра не могла представить себе дружелюбных змей, но Максвелл улыбался именно так.
- Я слышала, вы собирались отказаться от своего звания? – сосредоточиться на своем бокале, поиграть розовым вином, лишь бы не встречаться с ним глазами, а то к черту всю невозмутимость.
- У вас весьма достоверные источники, – тон Энрико абсолютно ровный, понять, что он при этом испытывает, невозможно.
Интегра подняла глаза, прищурилась, стараясь без слов задать ему вопрос: «А что ты сам думаешь по этому поводу, Максвелл?»
- Не желаете ли прокатиться, леди Интегра? Здесь так шумно, – фраза была стандартной, но обещала продолжение интересовавшего ее разговора.
- Пожалуй.
Потом была поездка в молчании. Конечно, один из королевских парков – куда же еще? Как раз для молодой дамы и ее «пылкого» поклонника. Впрочем, пока Интегра не замечала особой инициативы со стороны Максвелла. Он чинно вел ее по пустой аллее, разговаривая о постороннем – дела, глобальные проблемы, ООН, Ватикан…
- Что же до вашего вопроса. – Максвелл прервал сам себя на половине пустого рассказа о концепции правонаследования в Ватикане.
Молодой мужчина обперся о ствол старого дерева, жестом предлагая Интегре присесть на стоявшую под ним скамейку. Интегра, разумеется, осталась стоять напротив.
«Мечта романтика. Лунный свет, шелест листвы, отдаленная часть парка. И я. Алукард умер бы от смеха,» - пронеслось у нее в голове.

- Леди Интегра, если бы главой организации была другая, я никогда не отказался бы от своего сана, – признание католика упало между ними.
- Подождите, – Энрико жестом остановил ее, не дотрагиваясь тонкими пальцами до приоткрытых от удивления губ. – Позвольте мне сказать. Повторю: ни ради одной другой женщины я не отказался бы от того, чем призван заниматься. Будучи вашим мужем, на мои плечи положат только часть проектов, предназначенных именно мне. Я потеряю свой сан, мое положение при Ватикане изменится не в лучшую сторону. Я готов принести вам в жертву свое честолюбие как сына церкви, оставив за собой руководства делами Хеллсинга на равне с вами. Поверьте, - снова жест, запечатывающий возмущенные возражения, - я не претендую на власть ради власти. Ни одно мое решение, не одобренное вами, не будет исполнено. Я просто хочу заниматься тем, что умею – руководить людьми во благо народа, но не во славу свою или во славу церкви. Вы же, в свою очередь, приобретаете некоторое влияние на Ватикан.

Речь Максвелла, хоть и сдержанная, была полна затаенного волнения - и Интегра не могла не признать его правоты. Оставался один непонятый пункт, который, так или иначе, следовало выяснить. Во избежание дальнейший недоразумений, а не с личной точки зрения. Конечно, только чтоб иметь ясную картину. Правда же?
- Максвелл...
- Зовите меня Энрико.
- Энрико… - Интегра попробовала на вкус непривычное имя, - вы сказали «ни ради одной другой женщины», или мне показалось? – Интегра понимала, что сарказм тут неуместен, но пересилить свою привычку к насмешке было выше ее возможностей. Особенно с Максвеллом.
- Да, – против ее ожиданий, он не разозлился и не стал иронизировать в ответ.
– Интегра, - впервые он назвал ее просто по имени, без официального «леди» и и прочих формальностей, - я не знаю каких именно слов ты ждешь, я никогда не говорил чего-то подобного, и тем более не чувствовал.
Архиепископ гибко оттолкнулся от дерева и решительно привлек к себе девушку.
- Я не знаю, любовь это, страсть, желание владеть или что-то еще. С тобой у меня связаны самые сильные чувства, испытываемые мной к дочерям Евы. В свете говорят: от любви до ненависти один шаг. Я не думаю, что способен его сделать, но я тебя не ненавижу.

Максвелл не сводил с Интегры упрямого требующего взгляда. Интегра, почти против воли привлеченная этим своеобразным признанием, колебалась.
Будь что будет – почему нет? Этот человек полон жизни, и пусть не любовь – с тем, что любовь ей не положена, Интегра за эти пять лет смирилась, - но взаимное влечение делает его идеальным кандидатом в мужья. Возможно, в будущем он станет отцом ее детей - род Хеллсингов не должен оборваться.

Пусть будет так. Интегра заставила себя расслабиться, вздохнула и потянулась к его губам. Поцелуй Энрико был неожиданно жарким и страстным. Пытливые губы обжигали, а настойчивость вместе с некой несуразной, незнакомой ей прежде осторожностью и нежностью заставили захватить дух. От него пахло не ладаном, как она фантазировала, а шафраном и чем-то пряным. Запах мужчины? Прежде Интегра не ассоциировала его с Максвеллом, а зря. От этого светловолосого и худощавого сына церкви пахло именно так. Кожа была удивительно нежной, как у девушки, и Интегра не устояла перед искушением дотронуться до его лица. Глаза Максвелла были полуприкрыты, в них прыгали черти, готовые сорваться с поводка. Он крепче прижал к себе Интегру, сквозь мягкую ткань официальных нарядов пытаясь ощутить все ее изгибы и впадинки.
– Интегра… - прошептал он, скользя горячими губами по краешку ее губ, дразня и впитывая каждый миллиметр ее красоты. Пальцы Энрико скользнули по спине, зарылись в пепельные волосы, дотронулись до жемчужной сережки в ухе, обрисовывая порозовевшую мочку, едва уловимыми касаниями пробежались по мгновенно покрывшейся мурашками шее, замедлили свое движение… и горячая ладонь архиепископа властно накрывает чашечку ее груди. От непривычного и острого ощущения Интегра тихо вскрикивает, но Энрико закрывает ей рот новым поцелуем – еще более страстным, еще более глубоким и жадным. Танец его рук становится быстрее, ласка все откровеннее – такая нежная, дразнящая и настойчивая. Обоюдное желание заставляет их замереть – пока есть еще возможность остановиться.
- Где твоя машина? – Интегра шепчет, спрятав лицо у него на груди, не желая, чтоб он видел ее краску стыда.
- У ворот аллеи. Идем? – Энрико отрывается от нее, испытующе смотрит в глаза.
Пока они торопятся к его статусному «Мерсу», Интегра думает: чему ей стыдиться? Все естественно, все нормально. Отчего же ей хочется, чтоб об этом никто никогда не узал? Почему ее влечение к Алукарду не вызывало такого смущения, наоборот – это было только лишь красиво и желанно?

Интегра запрещает себе вспоминать о нем. К черту. Заднее сиденье роскошной машины выглядит немного пугающе, как алтарь, но манит к себе, обещая быть алтарем наслаждения. Все же первые минуты она чувствует себя скованно, как будто пришла на урок алгебры, а учитель вместо того, чтоб спрашивать формулы, интересуется цветом ее трусиков. Однако Максвелл быстро заставляет ее забыть о стыде – Энрико, не смотря на свой сан, явно прошел хорошую школу в кельях «неприступных» монашек и на затянувшихся деловых поездках. Он знал, где целовать и как, чтоб желание захватило полностью, накрыло волной и не отпускало, чтоб с губ сорвалось «еще, Энрико…»; ласкать так, чтоб Интегра забыла кто она, чтоб не заметила, как бретельки платья упали, чтоб руки архиепископа жадно гладили ее бедра, втирая в них свой запах, чтоб под его горячими губами сжимался ее животик, чтоб она царапала спину архиепископа в напрасной попытке прекратить эту сумасшедшую пытку или сделать ее еще сильнее. На грани замутненного сознания Интегра поняла, что Энрико отстранился, предоставляя ей последнюю попытку отказаться – но она хотела, чтоб этот сильный мужчина с нежной кожей сделал то, о чем она напрасно мечтала с другим. Энрико понял ее немое «да» и не останавливался, пока Интегра не закричала от невыносимой смеси боли и удовольствия.

*

- Когда свадьба? – Энрико был более чем удивлен подобным вопросом.
- Как правило, невеста сама решает, когда ей осчастливить жениха. Как, вы этого не знали, «железная леди»? – Максвелл не удержался от небольшой шпильки. Но она прозвучала насмешливо и покровительственно, а не обидно.
- Энрико Максвелл! – Интегра в шутку прикусила его ладонь, которую экс-архиепископ неусмотрительно оставил на ее обнаженном плечике.
- Ау! Между прочим, полчаса назад ты вовсе не была такой «железной», – в голосе Энрико появились некоторые нотки самодовольства.
- Тогда через месяц, откладывать ни к чему, - Интегра решила величественно проигнорировать его сентенцию, справедливо посчитав это наивысшим наказанием. Не удержалась от смеха при виде его вытянувшейся физиономии, и ритуальный вечерний поцелуй на этот раз достался его нахальному носу.
– Все возражения выслушаю завтра. А сейчас – спать!
По привычке, не раз вызывавшей раздражение в Энрико, Интегра упорно не желала засыпать обнявшись, предпочитая перебраться на краешек огромной кровати и свернуться клубочком. Все попытки Максвелла исправить эту несообразность вызывали только холодное недоумение и непритворно кислую мину на лице Интегры. Ему оставалось только привыкнуть.
Передвинувшись на свой край, Энрико почти сразу заснул. Интегра уже научилась различать его дыхание – и сейчас она была уверена, что Максвелл – ее будущий муж - спит, и с облегчением сняла улыбку с лица.

Спокойный сон чужого мужчины. Широко распахнутые в темноту синие глаза. Впившиеся в кожу ладоней ногти.

Почему так хочется кричать от боли?

*
- Отнести это на подпись, – передать стопку документов секретарю. - Серас, на сегодня вы свободны. Завтра примете усовершенствованную модель «Харконенна», опробуйте новые заряды. Обедненный уран оставили, однако пули теперь покрывают серебряным напылением.
- Есть, леди Интегра. – Серас и мой новый помощник Билл Рот, весьма сообразительный и выкошленный парень, так явно торопятся покинуть кабинет, что мне становится неловко. К тому же, оставаться наедине с Алукардом у меня нет ни малейшего желания.
- Алукард, - я специально игнорирую вопросительные взгляды Виктории, уткнувшись в «сверхважный» отчет, - тебе следует быть в курсе некоторых изменений. Так как мой муж Энрико Максвелл теперь часть семьи Хеллсингов, отнесись к нему с должным почтением. Твоей хозяйкой остаюсь я. Энрико, - специально назвать его по имени, - с пониманием отнесся к нашей ситуации и не претендует на место хозяина вампира. Разумеется, в случае моей смерти твоей обязанностью становится служение Максвеллу, - спустя пять лет замужества я так и не научилась произносить его двойную фамилию.

Выдохнуть. Самое тяжелое сказано. Отложить документы, взять сигариллу, закурить. Следить, чтоб пальцы не дрожали.

- Все свободны. Благодарю, мистер Рот, завтра жду вас в то же время.

Серас с секретарем выходят. В своем кресле остается только Алукард, я никак не могу заставить себя поднять на него глаза. Cтарательно вчитываюсь в мельтешашие от напряжения строки какой-то накладной, но совершенно ничего не могу понять.
- Алукард, ты тоже можешь идти. Ты абсолютно свободен до нового вызова, – я сама себе не верю, но вырываются только эти слова. Умение держать себя в руках мне преподавал Уолтер – а кто может быть лучшим учителем лицемерия?
Ответом - тишина. Наконец, собравшись с духом, я бросаю торопливый взгляд в его сторону. Кресло пусто.

Черт, как же больно.

*

Что удерживает меня в этом доме? Хочу забыться где-то подальше от Англии - но этот рецепт я уже опробовал, не помогает.

Гарцующие канкан отборные шалавы Парижа – она назвала бы это пошлостью и дурным вкусом, сисястые фотомодели Плейбоя – пустые, как будто силикон у них заменил даже мозг, сладкие грубые мексиканки, воняющие луком и духами, маленькая опытная японочка – жаль, что я не ценитель гейш.

И всегда после этого приходилось просыпаться, как ни заглушай себя кровью, алкоголем, женщинами, голод не проходит. Каждый вечер все кошмарнее, все больнее. Один из апельсиновых, отдающих гарью и тиной Ганга закатов заставил меня принять решение. Стоя над обескровленным трупом голубоглазой блондинки, я понял, что вернусь. Некуда бежать, я не могу забыть эту прокляую туманную Англию.

Она встретила меня у входа так, будто не сомневалась в моем скором возвращении. Впрочем, я не могу сказать, о чем она думала: у Интегры появилась новая привычка - отводить взгляд.

Курит еще больше, еще больше работает. И мы с ней не говорим, кроме как по делу. Бессмысленный сон и бессмысленное пробуждение. Заданий нет – Серас прекрасно справляется сама. Хотя все к лучшему - желания работать тоже нет. По ночам я чаще схожу с ума, оставаясь наедине с собой. Безумный князь – куда падать еще ниже? Скажите, и я пойду на это, только дайте чем-то забыться.

Что же ты наделала, Интегра Хеллсинг? Не могу назвать ее новым именем. Никак не могу.

Максвелл не появляется, пропадает в родной норе в Ватикане. Это тоже к лучшему, я боюсь, что убью его. Отдам на прокорм Гончей: мы сожрем его медленно, сантиметр за сантиметром, выедим его внутренности, размажем его плоть по костям, вырвем язык, касавшийся ее кожи. Эта месть меня заводит не меньше, чем самые грязные фантазии о Интегре. Иногда мне хочется, чтоб она оказалась на месте Максвелла, и тогда я себя еще больше ненавижу.

*

- Просто так совпало. – Интегра облокотилась о косяк распахнутой двери на пороге его подвальной камеры.

Одна из бесконечно длинных ночей без сна для обоих.

Он, как всегда, смотрит прямо ей в глаза. На этот раз Интегра не отворачивается, разрешая ему прочитать все ответы на лице, убедиться, что слова искренни.
Интегра пожалела, что не закурила: привычный повод отвлечься. Однако она была спокойна – худшее из того, что могла натворить, уже сделано; она заслужила этот отстраненный взгляд, будто перед Алукардом не Хозяйка, а незнакомая почтальонша, сдуру перепутавшая кухню и подвал. «Вы ошиблись местом. И временем. А скорее всего – и тем и другим».

- О чем вы говорите, леди? – рассчетливо холодный тон Алукарда заставляет щеки Интегры вспыхнуть от едва сдерживаемого возмущения. Ее разрывают два противоположных желания: развернуться и уйти от этого надменного истукана; либо остаться и … что? Попробовать объясниться? К чему? Не лучше ли вернуться к себе в спальню и попытаться заснуть? Бессмысленно, все равно сон давно убежал от нее: последний месяц в отсутствие Алукарда леди засыпала только благодаря таблеткам.

- Прекрасно знаешь, о чем я говорю, слуга, - голос Интегры немного хриплый, будто она с трудом подбирает нужные слова.
Она замолчала, через силу продолжила:
- Мне нужен наследник. Кроме того, Максвелл и Тринадцатый отдел являются неплохим дополнением к нашим столь внезапно уменьшившимся резервам, а после Мидиан Лондон приходится прочесывать не раз и не два. Да, еще Ватикан теперь не ставит нам палки в колеса.
Интегра, чеканя фразы, напряженно искала на лице Алукарда хоть какие-то эмоции, но неподвижность его черт могла поспорить со статуей.
К черту! Сколько можно унижаться? Нет никакой реальной причины стоять перед ним и отчитываться, как нашкодившая девочонка. Интегра резко разворачивается на каблуках, но ее останавливает насмешливый голос вампира:
- И каков он в постели?

Интегра не поверила своим ушам. Какого дьявола этот зарвавшийся слуга себе позволяет?! Не успев сделать и двух шагов прочь, она почти бегом вернулась. За спиной хлопнула дверь.
- Да по какому праву … - начинает она, обрывается на полуслове и против воли задерживает дыхание, прижатая Алукардом к стене.
- А по какому праву ты лишила меня дома? – шепот Носферату полон ненависти, и Интегра со злым страхом поняла, что он готов ее убить.
- Этот дом никогда не был твоим! – слезы ярости и унижения выступают у нее на глазах. – Я тут Хозяйка, и только я принимаю решения!
- Не был? – вампир заглядывает ей в душу, выворачивая наизнанку память: конечно, прав был он.

С того дня, как Интегра убила Ричарда. С той минуты, когда вечером, после долгих полицейских разбирательств и составления протоколов по делу «несчастного случая», она осталась в пустой спальне одна. С той секунды, когда Интегра забилась в угол широкой кровати и судорожно старалась подавить долго сдерживаемый плач. С того момента, когда вновь покорно преклоненный перед девочкой вампир стал единственным созданием, перед которым она могла позволить себе быть слабой. «Плачьте, юная леди. Вам станет легче». Именно Алукард был тем, ради кого Интегра стала сильной – ведь достойному слуге нужна достойная Хозяйка. Это был его дом так же, как дом Интегры.

Теперь его место было узурпировано Максвеллом, бывшим врагом. Господи, какая насмешка судеб.

- От тебя пахнет чужим мужчиной, – голос Носферату полон злобы. Алукард еще сильнее сжимает Интегру, словно пытаясь раздавить эту хрупкую и упрямую женщину, сломать ее.

Если в тело хищного животного воткнут шип, прошивший насквозь его внутренности, оно становится опасным, бешено раздирая на клочки каждого, кто встретится ему на пути, пока само, истекая живой кровью, не умрет от боли.

И вдруг - ее еле слышное:
- Прости.

Руки вампира разжимаются, и Интегра может вдохнуть столь необходимый воздух. Оказывается, когда плачешь, боль уходит. Простая истина, давно открытая ей Алукардом. Как она могла забыть?

- Я не верила, что ты вернешься. Ты ослушался моего приказа, - в голосе Интегры Алукард с изумлением слышит нотки обиженного ребенка, - просто изчез. Я ждала тебя. Первые дни я постоянно убегала к тебе в подвал – ожидала твоего возвращения в любую минуту, потом – все реже, потом… Наверно, я была зла на тебя, а Максвелл оказался рядом. Так совпало.

Интегра вздохнула, собирая остатки решимости, и подняла ставшие опять злыми глаза на вампира. Лучшая защита – нападение, правда?

С огромным удивлением она видит, как Алукард улыбается. Как будто с его плечей сняли непосильный груз всех его закабаленных душ - так, как будто он счастлив.

- Сколько бы не прошло времени, ты все та же девочка, привыкшая отвечать ударом на удар, - Алукард не отпустил ее, заставляя смотреть себе в глаза. Нежность? Интегра боялась ошибиться, ведь этот столикий вампир был привычен к маскам ярости и безумия, но никак не к этому чувству, которое заставляло его вспомнить о своих человеческих слабостях.

Алукард пах мускусом и кровью, совсем не так, как Максвелл, пусть его блаженное пребывание в Ватикане затянется на вечность. Ни духов, ни пота – только запах желанного мужчины.

Он дотронулся до краешка ее соленых от слез губ - так нежно и так осторожно, какими Интегра не могла представить себе поцелуи мужчины. Она испытывала почти физическую боль от его прикосновения, настолько острым было желание. Сон, ее личная сказка, нереальная реальность.
Алукард прижал ее к стене, стараясь держать себя в руках, но Интегра всем своим существом ощущала напряжение каждого мускула вампира, дрожь его рук, сосредоточенный взгляд готового сорваться с цепи зверя. Дыхание Носферату зашекотало ей кожу, когда Алукард приблизил к ней свои губы, помедлил, дразня, и впился голодным поцелуем ей в губы.

Это была не страсть, это было утоление терзавшего обоих голода.

Счастье в чистом виде. Грубое, природное, вулканическое. Это было лучше всего.
Лучше наркотиков, лучше героина. Лучше, чем допинг, кокс, крэк, дурь, гашиш, конопля, марихуана, ЛСД, кислота и экстази.
Лучше, чем арахисовое масло, бананово-молочный коктейль, галлоны отборного чая.
Лучше, чем трилогия Джорджа Лукаса.
Лучше, чем море крови в подарок на Новый Год.
Лучше, чем виляющая бедрами Мерилин, Лара Крофт, Найоми Кэмпбелл, и лучше, чем родинка Синди Кроуфорд.
Лучше, чем соло Хэндрикса, чем шаги Нила Армстронга по Луне, чем хоровод вокруг елки, чем состояние Билла Гейтса.
Лучше, чем все трансы Далай Ламы, чем все уколы тестостерона Шварценеггера и колагеновые губы Памеллы Андерсон.
Лучше, чем Вудсток и оргазмические рейвы.
Лучше, чем все приемы у Королевы, все битвы и все Майоры сразу.
Лучше глюков Де Сада, Рембо, Моррисона и Кастанеды.
Лучше, чем долгожданная смерть.
Лучше, чем жизнь!

*

Уже в постели, насытившись друг другом до отвала, мы засыпаем.
Я обнимаю ее, зарывшись носом в мягкие пепельные волосы, и прислушиваюсь к ее дыханию. Во сне Интегра напоминает мне ребенка: упрямая, гордая девочка, которую я научил плакать. Ее слезы и ее дыхание принадлежат только мне, и никакие Максвеллы или Кто-Там-Еще не будут больше к ней приближаться.
Она может орать на меня до потери пульса, пока от гнева синие венки на ее висках не станут видимыми под тонкой кожей, может отдать меня на опыты Ватикану или ЕС, может грозить прибить меня кольями к гробу и там и оставить на веки-вечные – но она всегда останется только моей Интегрой Вингейтс Файрбрук Хеллсинг.

*
Они соблюдали необходимую осторожность и субординацию: только ночью Хозяйка и слуга менялись местами. Конечно, если было на то ее желание – являться женщиной, оставаясь Хозяйкой, – такой была только Интегра Хеллсинг. Алукард мог припомнить ей, какой она пришла к нему в подвал в их первую ночь, да благословит ее старый пошляк Дьявол, - невозмутимая, строгая, надменная; и то, какой она оттуда ушла. Скорее всего, после этого вампир бы просидел в подвале еще лет десять, а ему совсем не хотелось терять эти вырванные у здравого смысла дни удовольствия обладать Интегрой.

***

- Алукард, как ты умудряешься так долго собираться? Все ждут только твоего появления, – возмущенно и холодно.
- Непростой выдался день. Два вызова, требующего моего присутствия. Нет, ничего такого, где понадобился бы ты… - устало и доверительно.
- Алукард, где тебя, черт подери, носит? – обиженно и требовательно.
- Ну-ну, и это пятисотлетний вампир? – насмешливо и ласково.
- Алукаард… - страстно и благодарно.
- Еще! – приказ разрумянившейся Хозяйки, совпадающий с желанием слуги. Кто рискнет ослушаться?

Я наслаждаюсь каждым мигом, проведенными с тобой, Интегра.

***

- Здравствуй, Алукард. – приветствие прозвучало не то чтобы холодно, но и не радостно.
- Приветствую, Хозяйка, – вампиру оставалось только гадать: случилось что-то непредвиденное, или же на нее просто нашло желание поиграть в незнакомцев. В кабинете никого не было – хотя как раз ночью поместье вполне могли навестить неотложные представители N-нного числа самых разнообразных организаций – но, к счастью, сегодняшний вечер обошелся без сюрпризов.

Интегра не соизволила повернуться к вампиру и теперь стояла, через стекляшки окна рассматривая ущербный полумесяц на небе.
- Скажи, - Интегра запнулась, - отчего ты служишь Хеллсингам?
- Печати, Интегра, ты прекрасно это знаешь, - Алукард, казалось, был удивлен вопросу.
- Это все? – быстро уточнила она. – Дядя Ричард имел бы что возразить.

Алукард молчал, не отрицая и не соглашаясь с Хозяйкой. Интегра, принимая бессловесный ответ, наклонила голову.
- Тогда, в подвале, отчего ты послушался меня? – второй вопрос удивил высшего не меньше первого.
- Ты достойна, - короткий, исчерпывающий и как будто недовольный ответ. Отчего Интегра так настойчиво ворошит прошлое? Алукард не понимал, и это заставляло его не то что бы злиться… Просто беспокоиться, и вампир почувствовал глухое раздражение.
- Что ты вкладываешь в это слово? – Интегра продолжала допрос, игнорируя его настроение.
- Ты готова была пожертвовать жизнью, лишь бы не покоряться вампиру, – Алукард прищурился, глядя на ее изящный силуэт.
- Долг – превыше всего? – Интегра то ли спрашивала, то ли утверждала.
- Долг всегда для тебя превыше всего. Это и делает тебя тобой, Интегра, - вампир пожал плечами. - К чему эти вопросы?
- На столе уведомление, - Интегра чересчур собранна и спокойна. – Завтра приедет мой муж.
Рука, протянувшая было к письму, замерла. Алукард поднял взгляд на Интегру, но она все так же смотрела на уродливый кривой месяц.

- Что ты собираешься делать? – наигранно безразличный вопрос.
- Ничего, он мой муж. И жить с ним – мой долг, - наигранно безразличный ответ. Слишком напряженный голос, слишком уж он холоден и резок.
- А я? – вопрос глуп, Алукард не мог этого не понимать. Но и не спросить он тоже не мог.
- Что - ты? Ты останешься здесь жить, будешь исправно выполнять мои приказы, и Серас наконец не придется делать работу в одиночку.
- Что будет нами? – Алукард пропустил мимо ушей язвительный ответ Интегры.
- «Нас» не будет. Как ты правильно сказал: «долг превыше всего», - Интегра наконец оторвалась от окна и встретилась взглядом с вампиром.

Злые и решительные синие глаза против яростных красных.

- Ты предлагаешь мне сидеть в подвале, пока он будет спать с тобой? – уточняющий, полный едва сдерживаемого гнева вопрос.
- Да. Это приказ.

Лезвие гильотины скользнуло вниз, прямо к обнаженной шее приговоренного. Алукард опустил взгляд, лишь бы не видеть ненависный ледяной блеск ее глаз.

- Тогда запечатай меня.
- Хорошо.

Они замерли друг против друга в полном молчании: натянутые, как струны, нервы; почти физическая боль; рвущие на части страсти, такие неслышные и такие реальные.

- А теперь пошел вон. – Интегра сдалась первой, опустилась за стол, загородившись от вампира экраном монитора.
Алукард сделал шаг вперед, влекомый противоречивыми желаниями.
- Пошел вон! – нервный крик Интегры заставил его замереть. Еще шаг – и она его возненавидит.

Хлопнула дверь. Интегра провела рукой по щекам – нет, не заплакала, справилась.

Теперь можно…

***

Пока она чертит на полу ритуальную символику, я слежу за ней, не в силах оторваться.
Воспоминания вспышками жгут мою больную память.

***

Лепестки алой розы, кружась, падают в воду, но их уносит бурным потоком…

Она лежит на столе, над ней склонился темноволосый хирург. Все готово к началу операции: новая кровь, взамен старой, оскверненной вампиршей, уже течет по твоим венам. Нужно только заставить сердце биться, завставить себя вырваться из бессознательного бреда, упереться в непробиваемую стену – и жить. Ну же, Интегра, я в тебя верю…

Она приставила к моей груди свой смешной пистолетик, жалкая и яростная, такая откровенно-дерзкая и благородная до кончиков волос.
- Я не сдамся, я ни за что не сдамся! В этом моя честь и гордость Хеллсингов!
И я с диким восторгом понимаю, что это моя новая жизнь, моя новая Хозяйка…

Она иронично и недовольно вскидывает бровь:
- Что это такое?
- Ее зовут Серас Виктория.
- Я не спросила ее имени. Зачем ты ее обратил?
Я улыбаюсь, сытый и благостный. Интегра раздраженно отворачивается и идет к самолету. Ночь была прекрасна.

- Становишься сентиментальным, князь тьмы? – она ехидно улыбается мне в спину, а я не обращаю внимания ее сарказм.
Глупо ревновать, да ты и не ревнуешь, Хозяйка…

Мы отдыхаем на пушистом ковре, так и не соизволив перебраться на кровать. Ее голая смуглая ножка закинута мне на талию, пепельные волосы рассыпаны по груди. Интегра бесцельно водит коготками по моей груди, выписывая замысловатые узоры. Ее все еще затуманенные пережитыми эмоциями глаза обращены куда-то, куда мне нет дороги. Я подарил ей безумную пляску желания, не ожидав, что она так меня увлечет. Мы зашли за грань боли, принадлежа друг другу телом и душой, жадно хватая каждый кусочек существа друг друга, сплетаясь так тесно, будто от этого зависит жизнь – так оно и было, наверное. Мы любили, эгоистично насиловали друг друга до слез, до крика, до шепота, до полного бессилия. Мы вместе наслаждались пронзительным счастьем первородного греха, пока наши тела были способны выдерживать эту эйфорию, лежащую чертой человеческого и вампирского понимания.
А теперь она расслабленно лежит у меня под боком, и я не могу сказать, о чем она думает.

Она купила мне галстук. Зачем, спрашивается, мне этот галстук?! Мало того, что он отвратительного серого цвета, он еще и тонкий. «Это актуально и стильно, а ты – представитель нашей организации, так что изволь выглядеть соответственно!» Хозяйка, мне все равно, что это модно и стильно. Меня это волнует еще меньше, чем размер обуви Серас. А он меня не интересует абсолютно. Я всем своим видом выражаю недовольство, но при посторонних не намерен спорить: хорошо, я заберу «это» к себе. Но одевать его не буду, и тебе придется с этим смириться, Интегра Файрбрук Вингейтс Хеллсинг!

Она, напрягая все свои силы, сдерживает клинки Андерсона. Руки дрожат, но она презрительно скалится ему в лицо:
- Оступись, или мертвый воскреснет. Отрубил голову, проткнул сердце... Не сравновай его с обыкновенными смертными, ты, человек! Хеллсинги потратили века, что создать величайшего из нежити, когда-либо существовавшей на земле – вампира Алукарда!
Я иду, Хозяйка! Пусть я сейчас только твоя игрушка или оружие, но ты будешь гордиться мной.

- Не недооценивай меня, вампир! Приказ остается неизменным: найти и убить всех, кто станет у тебя на пути, все до последнего! Слышишь, Алукард, убей их всех, до последнего!
- Да, моя Хозяйка. Ты, как всегда, прекрасна и сильна. Я выполню твой приказ.
И я отпускаю голодных демонов на волю; я наслаждаюсь смертью, паникой и болью солдат, я рву их на куски, плоть расходится под моими руками, показывая свои скрытые ткани - что-то есть в том, что даже шлюхи не открывают свое тело так, как это требую от своих жертв я. Вспарываю животы, проламываю черепа, выдираю из тел куски мяса – и над все этим, благословляя, стоишь ты. Мои демоны беснуются для тебя, Хозяйка.

Она сидит на перилах мостика, неспокойная вода какой-то местной речушки пенится внизу. Поездка за город подходит к концу, новобранцы показали себя с лучшей стороны, и Интегра была довольна. Я не знаю, зачем она пришла сюда одна так поздно, не знаю, о чем она думает с таким печальным выражением лица. В ее руках цветок.
Лепестки алой розы, кружась, падают в воду, но их уносит бурным потоком…

***

Круг закончен, он вспыхивает тусклыми огоньками, требуя продолжения: его нужно напоить кровью Хозяина. Интегра аккуратно, будто не чувствуя боли, надрезает себе запьястье, и тоненькая струйка крови наполняет каббалистические символы. Они разгораются красным мутным светом, а у меня внутри все сжимается от тоскливого предчувствия.

Я смотрю на Интегру, как обозленный голодный пес, которого любимый хозяин избил до полусмерти и вышвырнул на улицу, а теперь неусмотрительно вышел из дома без оружия. Но как пес может кинуться на него, если хозяин – его фанатично боготворимый идол, смысл его собачьей жизни?
Я могу только бессильно наблюдать, проклиная и обожая.

Для наложения печати упокоения все готово, остается только прочитать необходимые слова, вкладывая в них волю Хозяйки. Интегра передо мной стоит прямо и гордо, ее захватывает власть, хотя она же и причина ее боли: неподвижные упрямые черты, ледяные, как будто равнодушные глаза, – но ведь не о власти и покорности ты сейчас думаешь, правда? Она нараспев начинает зачитывать строки. Я не вижу, но чувствую действие печати: она начинает давить на меня, становится трудно дышать, темные углы покореженного сознания заволакивает туманом – и я опутан превосходящими меня силами. Теперь можно кричать, хохотать, умолять, приказывать, грозить, кидаться на нее, ненавидеть , любить, пытаться дотянуться до ее смертного тела и сломать эту упрямую, вновь недоступную блондинку, восхищаться ей, насмешливо аплодировать, выть от боли, вопить от восторга – все то, что я есть с тобой.

Но теперь я только неподвижное полуживое тело. Чувствую на себе взгляд Интегры, но сам уже не вижу – печать заставляет меня все глубже погружаться в бессознательное бытие. Ее легкие решительные шаги: она уходит, скрипит дверь – но Интегра разворачивается и возвращается ко мне. Почти убаюканный переливами серого тумана, я слышу ее тихие слова:

- Я люблю тебя, граф.

Я улыбаюсь твоему светлому образу в накрывающей меня темноте. Говорить нет ни возможности, ни смысла – ты и сама знаешь ответ.

@темы: Хеллсинг

---

До гроба пьян и вдрызг любим (PG; POV; Алукард, Интегра)

Автор: НатаЛи
Категории: POV
Персонажи: Алукард, Интегра
Рейтинг: PG
Статус: закончено
От автора: сначала было слово. в смысле, увидела название фанфика - и к нему написался сам отрывок



Прекрасная сегодня ночь! Полная луна импонировала вампиру. Все же она была единственной спутницей его невозможно долгой жизни, исправно навещавшей вампира каждую ночь. Женщины менялись часто, а вот луна… Пожалуй, единственная его долгосрочная привязанность.
- Она сегодня восхитительна, – было бы бесчестно не сделать комплимент своей верной любовнице. Розовый диск месяца в очках вампира отражался двумя кроваво-красными пятнами.
Девушка за столом неопределенно хмыкнула, не поднимая головы от бумаг. Она прекрасно понимала, о ком вампир может сказать нечто в подобном духе, а переспрашивать его «для поддержания светской беседы» желания не было.
Алукард отвернулся от окна, с улыбкой изучая Интегру, которая, казалось, вся ушла в работу.
- Интегра? – она подняла взгляд на вампира, вопросительно изогнув бровь. – О чем там говорится?
Глаза девушки удивленно расширились, но ничего выходящего за рамки субординации она в вопросе не усмотрела.
- Нынешний глава Тринадцатого отдела епископ Максвелл предлагает провести официальную встречу в ближайшее удобное обоим сторонам время, предположительно пятого сентября сего года, на предмет… - Интегра схватилась за последнюю – она же и первая – прочитанную строку.
- Остановись, – мягко прервал ее вампир. – У тебя прекрасная память, мне это итак известно. Скажи, о чем там написано?
Алукард неуловимим жестом оказался рядом с Интегрой. Воспользовавшись ее мимолетной рассеянностью, двумя пальцами демонстративно медленно вытащил отчет из ее рук, бегло просмотрел.
- Ты читаешь эту бумагу, - небрежно отброшенные листы разлетелись по столу, - с того момента, как я тут, а это не менее получаса. И ты не знаешь, что там написано?
Алукард остановился за креслом обмершей от удивления и возмущения Интегры, сверху вниз рассматривая ее изящные плечи и шею, укрытые пепельными волосами.
- Да что ты себе позволяешь?! – Интегра вскочила с кресла, обжигая вампира злыми глазами. Алукард рассмеялся в лицо Хозяйки, резко замолк и выдохнул.
- Признайся себе, отчего ты злишься? – взгляд вампира серьезен и насмешлив одновременно. – Не оттого ли, что за этой показушной пантомимой хочешь скрыть от меня настоящие чувства? Или ты скрываешь их даже от себя? – Алукард плавно привлек к себе Интегру, оставляя ей, тем не менее, место для маневра: шаг вперед – и она его в объятиях, шаг назад – и, как всегда, игра продолжится. Вампир опустил руки, предоставляя ей право выбора.

Алукард остро чувствовал ее тело, хоть и не касался Интегры. Натянутая ткань шелковой блузки на вздымающейся от быстрого дыхания высокой груди. Сжатые в кулак ладони, напрягшаяся жилка на нежной шее. Собранное в неподвижности точеное тело, полное самых разнообразных бушующих эмоций, не находящих выхода. В миллион раз более желанное, чем тело любой силиконовой красотки, потому что оно недоступно, неприкасаемо. Его нельзя прижать к себе - до боли, кожей к коже, нельзя смять в своих руках эту хрупкую девственную красоту, нельзя впиваться пальцами в каждый сантиметр существа этой амазонки, нельзя показать ей захватывающий полет грехопадения, нельзя заставить ее кричать свое имя на вершине удовольствия, нельзя проснуться рядом с ней.

Можно только ждать, пока эта молочно-кремовая изысканная бабочка сама опустится на хищный голодный цветок.

Но это будет еще не сегодня. Алукард, стиснув зубы, спрятанные за вечной усмешкой, смотрел, как Интегра пересиливает себя, надевая обязательную, как утренний чай, маску «грозной» Хозяйки.
- Пошел вон!
Алукард отступил к стене и, все так же неопределенно улыбаясь, растворился в тени.

Интегра, пошатнувшись, рухнула в кресло, закрывая ладонями лицо. С него никак не желала сходить предательская краска.

@темы: Хеллсинг

---

Мелочь из кармана

"Все что нас не убивает, делает нас сильнее."

А вот и нет. Все, что нас убивает, нас убивает. И точка. Понемножку, самую капочку.
Душа там-сям покрывается корочкой цинизма, как живая нервная ткань зарастает хитиновым панцирем. Пробить его потом очень тяжело, удар должен быть точным и болезненным. Потом - слезы, сукровица души. Прозрачные и заживляющие. А уже потом становится легче...

***

У вас когда-то появлялось желание провалиться сквозь землю? нет, не просто такое красивое выражение - было ли у вас то самое чувство, когда невыносимо хочется оказаться на этаж ниже?или в подвале? или в кладовке, или под кроватью - там, где вас ну никто ближайшее время не увидит и не найдет? так вот, в этот момент вам было не страшно и не больно - вам было стыдно.

***

бойтесь несчастных.
нет, не так: бойтесь несчастных и озлобленных. не "лечите" их, не жалейте их, не приближайтесь к ним - такие "больные" лечиться не желают, а могут и "врача" утащить в свою вязкую ноющую трясину, в которой с мазохистским наслаждениям ковыряют раны. если не нужен "врач", то нужна публика. как в амфитеатре Колизея - на сцене все тот же во всеуслышание истекающий кровью самоубийца-гладиатор, от которого нельзя оторвать сочувствующий взгляд, потому что тут же начинаешь чувствовать себя палачем и предателем.

***

Семь смертных грехов (кушать подано).
Эттеншн: глубоко верующим читать не рекомендуется.
"да, я отморозок. ФСБ дали этому слову новое понятие: отморозок - человек, который говорит то, что думает. и теперь я отморозок." (Задорнов)

Помните Воланда у Булгакова: "что был бы свет, если б исчезли тени?"(за точность цитаты не ручаюсь). Что есть щедрость без алчности? то-то... Истина, как всегда, где-то посередине. Шукай-мо.

1. Гордыня (Высокомерие) (Superbia).
Возражаю.
Тут как с желе - чуть-чуть не доложишь желатина в вишневый сок, и получай неуверенное в себе, расползающееся и ноющее нечто. Однако если его с избытком - личность начинает дружить с глупостью, так как гордость блокирует желание развиваться, и, рано или поздно, окажешься в числе отстающих. Эдакий невкусный пудинг цвета детской неожиданности, который стоит во главе стола и даже не замечает, что гости уже давно пересели на диван.
2. Зависть (Invidia).
Возражаю.
Гарнир, типа экзотического кислого перца откуда-то из Гватемалы. Она может подчеркнуть вкус жизни, а может и его убить. Если ее в меру, зависть стимулирует покорение новых высот и, чего уж спорить, достигнутая цель приятно греет самолюбие. Если же ее много - человек теряет веру в себя, перенося творческую энергию и волю на бесполезную ненависть к своему объекту зависти. А эта самая энергия таки требует выхода и, к сожалению, находит его. Как правило, выливается в моральный мазохизм и активное занижение самооценки. Этот "перчик" способен разъесть душу и является одним из самых коротких путей к Доброму Доктору Психиатру.
3. Чревоугодие (Обжорство) (Gula).
Ах, как я возражаю!
Великолепный грех. Удовольствие от еды - одно из самых сильных, испытываемых нами в жизни. Конечно, "что занадто - то не здраво", поэтому оставим в неприкосновенности огромную жирную индейку Обжорства, и обратимся к аппетитной прожаренной курочке Чревоугодия. Увы, Церковь (не вера!) не раз и не два отвращала взоры людей от нашего животного начала. Но это же глупо - принимать себя только как духовное "я", отрицая вторую половинку. Связь души и тела более тонкая и прочная, нежели пропагандирует Книга (вспомним самоистязания монахов, умерщвления плоти и т. д..). Пока я существую физически, я не желаю упускать такие очевидно невинные и вкусные удовольствия. Подайте крылышко, месье... Благодарю!
4. Блуд (Похоть)(Luxuria)
Ах, и снова возражаю... Пожалуй, даже активнее, чем в прошлом пункте. Все же курочка не идет ни в какое сравнение с шоколадным муссом, клубникой со сливками, бананами в креме и прочими вкусняшками. Важно не набивать себе животик слишком многими сластями сразу за короткий промежуток времени, а то ведь и стошнить может. Главное, пробуя все эти прелести, не причинять партнерам боли и, найдя свой самый вкусный десерт, понять это и вовремя остановиться. В том, что до этого были со взаимным удовольствием опробованы другие лакомства, принципиального зла не вижу: были бы оба довольны и здоровы(!).
5. Гнев (Злоба) (Ira)
Пожалуй... пожалуй, острая приправа. Гнев дарит энергию, заглушая разум. Использовать в микродозах, строго там, где приличиствует. Если же чувствуете, что готовы с ним пербощить, лучше выместить эмоции на подушке. Но наличие приправы продемонстрировать перепуганным гостям-виновникам обязательно! И они впредь будут снимать грязные калоши, прежде чем ступить на ваш шемаханский ковер.
6. Алчность (Жадность) (Avaritia)
В целом ассоциируется с желанием хозяина банкета содрать с гостей плату за вход и за ужин - то есть с излишней страстью к матерьяльным благам. А у гостей - навалить на тарелку всего-всего и как можно больше. И в карман котлету сунуть, чтоб позавтракать с утра.
Тут согласна полностью, такого блюда нам не надо . Хотя - оговорочка - излишняя щедрость "души на распашку" со стороны граничит с кретинизмом. Хотя - если сама "душа" только рада делиться, - si, como no? Как говорится, вам хорошо, а нам подавно.
7. Уныние (Отчаяние) (Acedia)
Горький кофе. Часто сопровождает неудачное переедание сладким.
Если его немного и оно имеет повод, то только оттенит радость от преодоленного после препятствия, эдакий своеобразный контраст к приторному счастью. Но если его много - берегитесь, расстройство желудка не за горами. Пожалуй, самый короткий путь к Доброму Доктору на прием.


Все это есть в каждом человеке: чего немножко, чего поболее, чего прямо таки неприлично много. Мерилом служат "гости" - окружающие и близкие люди. Так что готовим банкет-с...

@темы: Очевидное

---

Наивно и иронично (PG, POV, Алукард, Серас)

Название: Наивно и иронично (PG, POV, Алукард, Серас)
Автор: НатаЛи
Категории: POV
Персонажи: Алукард, Серас
Рейтинг: PG
Статус: закончено



«Я требую, полицейская…»

Серас проснулась от холода и по старой памяти сжалась в клубочек, пытаясь согреться. «Бесполезно, вапиры - холодные демоны.» Неоткуда взяться теплу. Совсем неоткуда. Серас перевернулась на спину, сложила на груди руки. «Теперь я совсем как мертвец». Она и была мертвецом - живим снаружи, мертвым внутри. «Что же я? Если у меня нет души, как я живу? Я чувствую, думаю, действую… Я жива. Просто это другая форма жизни. Просто после нее уже ничего не будет…» Серас всматривалась в черноту крышки гроба. Сначала ее пугало это пробуждение: ей казалось, что в черной тесноте она задохнется, и она лихорадочно скребла ногтями по замкам, пока не раздавалось спасительное клацанье и под крышку пробивался смутный, но свет. Темнота подвала показалась бы человеку кромешной, но для Серас это был приятный полумрак. Красные радужки вечно юного монстра светились своим светом – как глаза волка в темноте. Серас в детстве, когда был жив отец, видела такого в зоопарке. Было еще не очень темно и не страшно, но когда зверь обратил свои зеленые фосфоресцирующие глаза на девочку, она расплакалась. Взгляд был тоскливо-равнодушным - взгляд запертого хищника. За оградой ходила добыча, но что ему до этого? Печати… Решетка для Хозяина или его смысл жизни? Серас понимала, что многого не знает о своем Создателе, подарившем ей второе рождение. Она хотела, чтоб кто-то заменил ей отца, как заменял его капитан в ее бытность на военной службе. Он заменил: уберег ее от смерти, от старости и, главное, от одиночества. Где бы и чем бы она ни была, Хозяин всегда откликался. Взамен он забрал ее душу, но Серас было ее не жаль. Она улыбнулась. Что с того? Если вампир потребует ее смерти – окончательной, превращающей ее самое в ничто, которое не видит, не слышит, не чувствует, не мыслит - она умрет. Умрет с радостью, принесет своему горячо любимому Хозяину любую жертву. Серас не знала, почему: оттого, что кровная связь вампиров и Хозяина обязывает их фанатично обожать своих Мастеров, или же оттого, что ее Хозяином был Алукард? Дракула - ее новый Бог. Серас опять улыбается – простое воспоминание о своем Хозяине заставляет сладостно сжиматься все внутри. Она вспоминает их первую встречу: все было решено, когда она увидела, как Хозяин расправляется с гулями, как встает после расстрела, превратившего его тело в красную кашу из мяса, крови и белых мокрых костей. Он смеялся – ему было все равно. Он просто развлекался, получая удовольствие от боли и происходящего шоу. И, не смотря на страх и отвращение, Серас сразу узнала настоящего Хозяина. Самого сильного – своего наставника, Мастера, недосягаемого мужчину. Серас счастлива - он снизошел до ее крови. Не зря она столько хранила себя - теперь понятно для кого. Хозяин сделал ее своей дракулиной. Великолепная плата. Теперь Серас отдавала Хозяину свои чувства, одно за другим: брезгливость, страх, верность, покорность. Любовь. Но взамен получала нечто более ценное – его признание. Он иногда ей гордился, Серас могла бы в этом поклясться. Он ценил ее человечность, которую она не растеряла, став вампиром. Серас была на верху блаженства, когда Хозяин смеялся над ее наивными эмоциями – она заставляла своего циничного Хозяина улыбаться, и этим была счастлива. Было еще одно существо, заставлявшее его губы растягиваться в ироничной улыбке, но ревновать Хозяина было просто глупо. Это как ревновать к солнцу – его можно только боготворить. Тем более, леди Интегра просто человек, срок ее жизни ограничен. Серас жмурится, представляя себе вечность рядом со своим Мастером – целая вечность, чтоб познавать его боль, чтоб любить этого жестокого и несчастного монстра.


«Я прошу, Хозяин…»

Время… Потоки времени забыли меня, и, пугаясь моей вечности, обходят стороной. Черт. Время так же меня боится. Устаешь жить, созерцая одно и тоже: люди не меняются. Я просеиваю человеческую породу, как золотоискатель песок, чтоб среди тонн мусора найти двух-трех настоящих Людей. Артур, Интегра - все Хеллсинги. Все же есть золотые жилы и среди английских зарослей родовых древ. Впрочем, Англия давно прогнила. Если бы я не знал, что везде то же самое, я бы отсюда убрался. Но мир давно прогнил… Все эти аристократические ублюдки, франтоватые банкиры со своими шлюхами-шоферами, шлюхами-секретаршами, шлюхами-горничными. Шлюхами-дочками и шлюхами-женами. Проституция процветает в худшем своем качестве: люди опустились до того, что продают не только тела, но и души. Класс «выше среднего» - аукцион особей на продажу, цена определяется властью. Средний класс – простые работяги, равнодушные, как кони на бойне. Утром покорно идут на работу, вечером покорно идут в постель к таким же безучастным женам, на закате жизни покорно ложатся в могилу. А ведь и они были детьми, полными стремлений и желаний. Верными, чистыми и откровенными. Время, что ты с ними делаешь?
Возможно, полицейская потому и избежала их участи, что была еще так молода. Чтож, ей по-своему повезло. Она никогда не превратится в замученную жизнью клячу, ожидающую очередного тв-шоу, чтоб на час почувствовать себя живой. Она получила право на нежизнь, на настоящие чувства. Странно, прожить жизнь Человека могут только единицы. И среди них – монстры. Господь, ты действительно великий насмешник.
Возможно, Серас избежала бы участи серой массы, в ней так сильна жажда жизни. Это и разбудило во мне желание дать ей второе рождение в ту прекрасную ночь. Чистая душа, наивная, сильная, верная. Полицейская уже познала тьму, но в ней все так же виден свет. Он поблек, но не погас. Судить тебя еще рано, время покажет твое истинное лицо… У нас впереди еще вечность.

@темы: Хеллсинг

---

Название: "Экклезиаст был неправ" (R; Angst, Deadfic; Алукард, Интегра, OMP)

Название: "Экклезиаст был неправ" (R; Angst, Deadfic; Алукард, Интегра, OMP)
Автор: НатаЛи
Категории: Angst, Deadfic
Рейтинг: R
Персонажи: Алукард, Интегра
Статус: закончено



Экклезиаст был неправ. Мертвый лев лучше живой собаки.

«Сердца трех», Дж. Лондон


Огонь догорал. Интегра, сидя в кресле, безучастно рассматривала корчащиеся языки пламени в камине. Они танцевали, исчезали, появлялись и снова гибли в холодном воздухе зала. Рождение и смерть в миниатюре.
- Итак… - Интегра потянулась, как кошка. Не смотря на то, что ей исполнилось пятьдесят, Хозяйка выглядела моложе своих лет. Относительно беспроблемная жизнь после разгрома Миллениума явно пошла ей на пользу. На ее лице теперь чаще отражалось спокойствие, нежели привычные ярость и страх, а материнство придало ему столь редкую видимую, но от этого еще более ценную нежность.
– Алукард, завтра из колледжа возвращается мой сын.
Вампир промолчал, послав ей один из своих неопределенных взглядов из-под широкополой шляпы.
- В Дерби были зарегистрированы убийства, схожие с деятельностью вампира. Или шайки вампиров. – Интегра наблюдала за реакцией Алукарда, но тот был непроницаем.
- Пока не ясно, как они смогли подобраться так близко к Лондону, и тем скорее нужно принять надлежащие меры.
- Как всегда, найти и уничтожить? – низкий тембр голоса пробрал Интегру до костей. Она недовольно поморщилась – вампир знал ее отношение к подобным фокусам, но, тем не менее, не упускал возможности продемонстрировать свою независимость. Или ей только казалось, и Алукард всегда был независимым?
Слушал свою хозяйку только по прихоти своего безумного сознания? Из уважения… Или из страха? Интегра вспомнила то, что было Алукардом в ночь Мидиан: жрущее, гротескное, отвратительное чудовище, истекающее человеческой болью…

От этого воспоминания ей долго пришлось отмываться. Она, пытаясь очистить память, часами простаивала в душе, вспоминая все прикосновения Алукарда к своей коже, яростно, почти до крови, стирая их щеткой. И все же чувство брезгливого отвращения долго не покидало ее. Когда-то в детстве она испытала подобное: папа купил ей умильного щенка, но тот в первый же день потерялся – застрял под оградой в отдаленном конце парка. Через неделю малышка случайно увидела его тельце рядом с каменной кладкой – и с радостным возгласом схватила его на ручки. В нос ударил тошнотворный запах разложения, щенок взглянул на нее белыми гнилыми глазами, под коричневой шерсткой кишели черви. Интегра с криком отшвырнула то, что было ее щенком, но ощущение липкой мерзости на руках не проходило. Девочка часами намыливала и смывала несуществующую грязь с ладошек.

Интегра перевела взгляд на перчатки вампира: нарисованные Печати выглядели такими жалкими, совсем неоправдывающими свою роль щита Хеллсингов. Щита ли? Неужели именно это удерживало вампира в оковах слуги, защищало род? Женщина почувствовала нарастающую тревогу.
- Алукард, на задание отправишься с Артуром. Пришла пора и ему исполнять свой долг. – Интегра впилась взглядом в лицо вампира. Но ее ждало разочарование - даже портреты больше расскажут о своих владельцах. Они выдают основные черты человека: алчность, ветреность, душевную печаль. Безумие. А лицо Алукарда сейчас напоминало маску - до боли красивые черты нечеловека, правильные, неестественные , почти невозможные. Очки скрывали выражение красных глаз. Прошло тридцать лет - годы долгого сна вампира. Впрочем, для самого Алукарда это были мелочи, и Интегра опять ощутила огромную разницу между собой и этим чудовищем. Вечный монстр. Она заново привыкала к своему слуге, и пока ей это удавалось с трудом. Возможно, их отдалило рождение сына? Ранее Алукард был самым близким ей существом, с ним были связаны ее презрение, уважение, страх, неясная ей самой жалость и благодарность. Алукард принадлежал ей – она не сомневалась в этом, как не сомневалась в восходе солнца. А теперь ее самые сокровенные, самые дорогие чувства и воспоминания принадлежали сыну.

***
- Спасибо! – Артур улыбнулся молоденькой проводнице, принимая чашку ароматного чая. Девушка слегка смутилась под прямым и искренним взглядом синих глаз юноши, однако улыбнулась в ответ. Он был явно хорошо воспитан и, к тому же, весьма привлекателен. Вряд ли старше ее самой – на вид она дала бы ему лет восемнадцать. Ну, не старше двадцати точно. Хорошенькая проводница с удовольствием задержалась бы поболтать подольше, но ее напрягало присутствие спутника юноши. Не сказать, что этот пассажир как-то неприлично себя вел – ни в коем случае, наоборот. Но его присутствие явно создавало гнетущую атмосферу. Девушка, улыбнувшись молодому человеку еще раз , поторопилась выйти из купе.
- Скажи, Алукард, какие у тебя планы? Ну, я имею ввиду, как именно ты собираешься покончить с этим ублюдком? Мы знаем, где он прячется, но как заставить его выйти из укрытия? – Артур сгорал от любопытства, хоть и сдерживал свое нетерпение с помощью врожденной вежливости.

Юноша понимал, почему проводница поспешила выйти, несмотря на его обаяние, которым он без злого умысла весьма успешно пользовался в колледже и на спецкурсах Хеллсинга. Вампир производил угнетающее впечатление и на самого Артура.
- Найду и уничтожу. Для этого не требуется план… - Ответ прозвучал с задержкой. И, как показалось Артуру, с издевкой.
Юноша, уже готовый задать новый вопрос, замолчал, не успев открыть рот. Он гордо вздернул подбородок, демонстративно глядя в окно. Он вспомнил напутственный совет матери: «Какова бы ни была ситуация, храни честь и верность Хеллсингов. Я не могу сказать тебе, что тебя ожидает. Иначе я не могу быть уверенной в том, что ты справишься с управлением нашей организацией. Будь достойным своего рода, или... не будь». Артур не уловил всего своеобразной двусмысленности, понятного только для Интегры. Но терпеть иронию вампира Артур не собирался. Алукард его слуга и, как слуга любого из Хеллсингов, должен знать свое место.

***
Артур, вжимаясь всем телом в стену, широко открытыми от ужаса и отвращения глазами смотрел на дело рук Алукарда. Как вампир и говорил, план ему не понадобился. Он просто зашел в подвал своей обреченной жертвы. Именно жертвы: низший вампир не успел даже отдать приказ гулям. Алукард не брал с собой пистолеты и не стал обращать его в пыль. Он просто разорвал его на две половины. Артур не отрывал расширенные зрачки от черного месива внутренностей, вывалившегося из живота несчастного. Ему было жаль это недочудовище, ведь никто не заслуживает ада при жизни. Там – возможно. Но не тут и не так … не так страшно. Это была страшная боль, Артур видел это в глазах упыря, пока тот мог видеть. А Алукард не отпускал его, пока ему было чем кричать, пока он стал похож не на вампира, а на неподвижное, дважды неживое месиво.
Юноша моргнул, раз, второй. Алукард медленно развернулся к нему. Артур увидел как его кривящиеся губы складываются в животный оскал. Алукард шел к нему, и каждое его движение замораживало юношу изнутри. Страх, оказывается, такой ледяной... Сердце Артура гнало по венам сплошной адреналин, и в замедленной реальности юноша услышал голос вампира – так, будто говорил не он, а кто-то озвучивал монстра.
- А теперь ты, Артур Хеллсинг, сын Интегры Хеллсинг, веселый охотник на вампиров. Хочешь поймать меня? Я достойная дичь… Или я охотник? – Алукард прижал его к стене, приблизил свое лицо к лицу белого от страха Артура. Юноша в ужасе зажмурился и почувствовал обжигающее холодом дыхание – монстр обнюхивал его.
- О да… незабвенная кровь. - Артур услышал его хриплый голос, переходящий в низкое голодное рычание.
- Ты хочешь жить, Артур Хеллсинг, наследник рода Хеллсингов? – Юноша заставил себя приоткрыть глаза и встретился с безумными глазами чудовища. Они затягивали – как тянет бездна, если в нее долго смотреть. Сделай шаг – и пропади.
- Хочешь? Прийди ко мне сам, и я оставлю тебе жизнь. Я подарю тебе второе рождение, силу, о которой ты и не мечтал! Или я убью тебя. – Алукард, не отрываясь, смотрел в глаза Артуру и легко читал его мысли.
- Нет, Интегра не знала, что отправила тебя на смерть, – ответил на незаданный вопрос юноши вампир. - Ты отнял у меня ее близость, и, убив тебя, я верну Интегру себе. Верну ее ненависть… Или стань моим слугой, и ты будешь жить. Твой путь не закончится сейчас, так жалко и бессмысленно.
Это неправда, что перед глазами идущих на казнь проходит вся жизнь. Они лихорадочно вспоминают, но на ум приходят мелочи: что давали на последний завтрак, какого цвета глаза младшего ребенка...

…Проводница несла чай. От него исходил приятный терпкий запах…

Неужели он никогда больше не выпьет чаю?! Не увидит пошлого и привычного, но такого красивого света звезд?! Не расскажет матери о том, как выиграл в стрельбе по мишени очередной приз? И неужели у него не будет возможности встретиться с той симпатичной проводницей?! А как же самая обожаемая всеми парнями Сэнди, которая отдавала предпочтение именно Артуру? Хотя у них еще не было близости, ее откровенные взгляды обещали ему рай на земле. Неужели он не поселит ее в фамильном особняке, и у них не будет своих детей?
- Хочу жить… - выдохнул Артур.
Закрыл глаза, обреченно расстегнул ворот рубашки. Откинул назад светловолосую – весь в мать - голову.
Но, к его удивлению, вампир не торопился насладиться столь ценной для него кровью. Алукард отстранился, и на его лице разлилось откровенное разочарование. Как ребенок, ожидавший на Рождество увидеть в подарочной коробке супер-трансформера, но вместо этого получивший пустую упаковку. Алукард смотрел на Артура, и в его глазах явственно читалось презрение и насмешка.
- Ты считаешь, что смерть от моей руки обесчестила бы тебя? Нет, тебя бесчестит твоя трусость… Ты не достоин быть ее сыном. Ты не достоин быть главой организации. Ты позоришь свою семью. Я окажу Интегре услугу, и никто кроме нас не будет знать о бракованном отпрыске рода Хеллсингов.
Каждая фраза Алукарда звучала как приговор. И он его вынес:
- Ты не достоин быть.

***
Приехавшая бригада зачистки свидетельствовала, что вампир уничтожен и район более не опасен. Они принесли глубокие соболезнования леди Интегре, сын которой, очевидно, лег смертью храбрых на своем первом задании.

***
- Расскажи, как это произошло.
Каменное лицо. Морщинки, не заметные ранее, стали глубже. Мертвенный взгляд.
- Ты итак знаешь. Я поступил правильно. Так бы поступил твой отец.
- Знаю, - и чуть тише, но так, чтоб он услышал шепот: - Как же я тебя ненавижу…

@темы: Хеллсинг

---

Прости (PG; Angst, Darkfic; Алукард, Интегра)

Автор: НатаЛи
Категории: Angst, DeadFic, Darkfic
Персонажи: Алукард, Интегра
Рейтинг: PG
Статус: закончено



Запекшаяся на губах кровь, ее сладко-соленый тошнотворный вкус. Но хуже всего, что она теплая. Вязкая кровь и вязкая, сжимающая внутренности, боль. Холодный каменный пол. Пальцы хаотично скребут по старым плитам, оставляя на них ту же кровь, липко сочащуюся из сломанных до основания ногтей. Кричать он уже не может - давно сорван голос. В тишине подвала слышно только надрывный хрип на износ работающих легких. Искалеченному телу уже почти не больно, сознание медленно отключается, как лишний прибор, мешающий главному заданию организма – выжить.

***
Интегра была довольна. Ватикан после незабвенной ночи, превратившей Лондон в Мидиан, официально признал заслуги Хеллсинга и до сих пор стрательно делал вид, что без ума от конкурирущей организации. Вот и сейчас проблема территориального влияния на значительном кусочке Ирландии перестала являться проблемой на удивление легко. По крайней мере, для Хеллсинга. Серас как официальный представитель организации «очистила от скверны» поселок протестантов, не встретив на пути ни малейших возражений Тринадцатого отдела. Без отца Андерсона Ватикан мог не так много противопоставить вооруженной до зубов опытной вампирше. Королевская благодарность вылилась в практически неограниченный бюджет восстановленной организации. Англия отстраивалась, жизнь возвращалась в прежнюю колею. Прошло тридцать лет, раны зарубцевались, оставив безобразные шрамы. Например, черными пятнами на карте выросли кладбища, захватив многие километры земель. Или люди теперь поголовно вооружались, а двери напоминали средневековые укрепления. Или вечером, после заката солнца, на улице было абсолютно пусто…

Единственным слегка тревожащим моментом был Алукард. С другой стороны, когда с ним не было проблем? Интегра наморщила лоб, пытаясь сконцентрироваться и сообразить, что именно ее беспокоит. Вампир вернулся, как всегда покорный и насмешливый. Эффектно нависнул ночью над хозяйкой, не менее эффектно оскалился, когда она пригвоздила его к стене пулями… Что не так? То, что он сутками не вылезает из гроба? Но он восстанавливает свои силы. То, что он не приходит больше к своей хозяйке без вызова, как раньше: поговорить, вывести ее из себя, расхохотаться в лицо и тут же отвесить примиряющий поклон? Но он не клоун, чтоб разлекать ее. Интегра помассировала виски. Просто что-то не давало ей расслабиться. По привычке рука потянулась к сигариллам, они всегда давали передышку в быстром ритме ее жизни. А еще белый дым закрывал – нет, не ее от реальности, ведь она не имела ни возможности ни желания отстраняться от своей сумасшедшей жизни, но - реальность от нее. Интегра оставалась собой, а мир становился размытым, его чудовища прятались за мутным маревом. Только на минуту, пока не погаснет сигарилла…

***
Его волокли на казнь. На этот раз все точно закончится. Неужели это его финал?! Глаза совсем отвыкли от дневного света, вяло пробивавшегося сквозь грязные тучи, но он смутно различал лица – нет, не лица! – свиные морды турок, их жирные губы щерились в улыбках, в тупых глазах ожили желтые искорки – они предвкушали развлечение. Привычную, стандартную, но такую привлекательную, будоражущую воображение казнь. Человек всегда представляет себя на месте главного героя. И в этой летальной пьесе им, так же как и приговоренному, отрубали головы, садили на кол, крошили суставы и вырезали еще живые внутренние органы. Разница была в том, что после этого турки уходили невредимые, удовлетворенные этим маленьким приключением, а то, что не так давно было человеком, отдавали на прокорм гончим. Как безуспешно, страстно, до безумия он хотел быть режиссером этой пьесы! О, тогда бы она не заканчивалась месяцами…
Но – он удивленно поднимает голову – жертвой оказывается другой. Сегодня не его очередь. За мгновенной вспышкой облегчения наступает разочарование. Отсрочка? Опять? Опять жить, опять ненавидеть, опять боль?
Один из провожатых силой усаживает юношу, такого молодого и, на свое несчастье, такого привлекательного, на колени одного из военачальников. Которого? Он не знает. В череде его ночных кошмаров было много лиц. Тот хлопает его пониже спины и что-то довольно отвечает конвою. Они смеются.

***
- Серас! - леди Интегра в который раз раздраженно окликнула вампиршу.
Полицейская, оторвавшись от ежедневной чистки оружия, вопросительно посмотрела на хозяйку.
- Почему не отзываешься? – голос Интегры был крайне неприятным, но это не произвело ожидаемой реакции: ни смущения, ни поспешного «слушаю, леди Интегра!». Серас отвела взгляд и, будто через силу, пробормотала:
- Простите…
С того дня, как вернулся Алукард, глава Хеллсинг проводила мало времени с девушкой. Интегра внимательно всмотрелась в ее лицо: оно будто высохло, на белоснежной коже полицейской резко выделялись синие круги под глазами, под бескровными губами как-то враз стали заметны клыки монстра. Интегра внутренне содрогнулась, но ее еще не отпустило раздражение: какие бы ни были обстоятельства, игнорировать свое начальство недопустимо.
- Скажи… - Интегра запнулась, формулируя вопрос, - ты не замечала чего-либо необычного в поведении Алукарда?
- Нет, леди Интегра. – голова Серас отрицательно качнулась и осталась в полуопущенном положении, будто ей было тяжело ее поднять.
- Хм, – Интегра не стала настаивать, однако же критически окинула взглядом полицейскую. – У тебя какие-то проблемы?
- Нет, леди Интегра. – голова повторила свое обреченное движение. «Как марионетка», - подумала леди.
Она развернулась на каблуках и, чеканя шаг, направилась к выходу из комнаты. Глухое раздражение не отпускало ее.
- Леди Интегра! – оклик Серас застал ее на пороге. – Зачем вы живете?
- Глупый вопрос. – ответ, как обычно, прозвучал холодно.
И только за крепко запертой дверью спальни она смогла расслабить крепко сжатый узел где-то в районе солнечного сплетения. Да что эта соплячка себе позволят! Серас совсем не меняется, она, как в первый же день своего появления в организации, задает бессмысленные вопросы и позволяет себе рассеянность. Однако Интегре пришлось себе признаться: общий вид девушки, ее непривычное поведение и, главное, ее вопрос испугали ее. Ну, пусть не испугали, но смутили. После возвращения Алукарда Интегра ожидала, что все вернется на круги своя – не зря же она ждала долгих тридцать лет! Все же вампир был, пусть и мертвым, но сердцем Хеллсинга. А его глава – живой кровью, заставлявшей его биться. Но все осталось таким же: много пустой деятельности, чтобы казаться нужной – не более. Интегра чувствовала себя разочарованной, обманутой, брошенной. Хотя Алукард был рядом, но его не было…
И все же вопрос был глуп. Интегра любила жизнь. И вопрос «зачем» не имел для нее смысла.

***
Юноша лежал на полу камеры, свернувшись в позу эмбриона. В его глазах не отражалось никаких эмоций, можно было подумать, что он ослеп. Но он видел. Не отрываясь, он смотрел на перевернутый крест. Его принес вчерашний турок. В насмешку.
Раньше он разговаривал со свои Богом. У него было много вопросов: почему это произошло? Как такое могло с ним случиться? Почему именно с ним? За что? Когда это кончится? У него было много просьб: сначала об освобождении, потом о мести, потом о смерти. Но Бог не отвечал. И на последний отчаянный, почти равнодушный вопрос «существуешь ли ты, проклятый Кукольник?!» он ответа не получил. Говорят, человеку при рождении Богом дается крест, который он сможет нести. Всю свою жизнь – весь путь до Голгофы. А если Бог ошибся и данный свыше крест слишком тяжел?

«Тогда рождаются монстры…»

***
Интегра задумчиво расчесывала на ночь волосы. Сегодня она решила лечь спать пораньше, чтоб неприятный осадок после разговора с Серас полностью растворился во сне. Завтра новый день, новые проблемы. И, может быть, она придет к Алукарду и скажет ему все, что накопилось за последнее время.
- Хозяйка… - стена потемнела, пошла рябью и с чмоканьем выпустила из себя вампира. Как неудовлетворенная любовница желанного мужчину.
Интегра замерла, не завершив движения. Осторожно положила расческу на край стола. Сердце, как полет сумасшедшей бабочки, билось слишком быстро и как-то неровно.
- Да, Алукард? – Интегра, криво натянув маску непоколебимой Хеллсинг, почти успешно придала своему тону привычное спокойствие. «Вампира не обманешь»
Алукард молча рассматривал Интегру. Но, против ее ожиданий, взгляд вампира не был ни жадным, ни ироничным. Не было там ни любви, ни ненависти, ни страха, ни боли. Так смотрят в поезде люди на проплывающие мимо пейзажи: отстраненно, равнодушно. Это их не касается, поезд не остановить, в картинку за окном не войти и не притронуться.
- Это финал, Хозяйка. Наконец мой финальный выход… - Алукард тяжело встал, тень старой насмешки промелькнула на его губах.
В одно мгновение он оказался рядом со своей Интегрой. В руках вампира была ее фамильная сабля.
- Какая ирония… - вампир печально растянул губы в улыбке и лезвие наискось вошло в сердце Хозяйки монстра.
- Алу-кард… - невыносимая, невозможная реальность обрушилась на Интегру, смяв ее в потоке боли. До предела распахнутыми глазами она смотрела в глаза своему вампиру, судорожно цепляясь за его рубашку. Алукард крепко обнял Интегру и прижал к себе. Он был… теплый. Невозможно теплый. Печати на руках шипели и плавили немертвую плоть. Волосы вспыхнули языками красного пламени.
- Хочешь знать мой секрет? – Алукард торопливо зашептал ей на ухо, будто кто-то мог их услышать. – Ты и есть моя смерть, моя желанная смерть. Кромвель ошибся, полагая что защитит от меня своих потомков с помощью печатей… «И да не поднимешь ты руку на моих детей и детей моих детей и так до десятого колена, ибо твои же печати уничтожат тебя!» Он не предполагал, что рано или поздно я не смогу больше существовать. Даже для тебя, моя Хозяйка, мой смысл жизни, моя смерть… У меня больше не осталось душ, только душа того мальчика, который давным – давно проклял Бога. И я хочу покоя…
Алукард, стоя в кругу пламени Печатей, до последнего ловил взгляд преданной им девушки. Взгляд Интегры потускнел, и на краю сознания она услышала его прощальное:

- Прости…

@темы: Хеллсинг