Глава 8. Glance behind
читать дальше
Глава 8. Glance behind
- Ох, мадемуазель, здоровы ли вы? – меня разбудили причитания Матильды. Старая горничная беспокойно хлопотала рядом, - уже давно за полдень, а вы все еще в постели! Даже не переоделись ко сну. Нет ли у вас жара?
- Нет, я в порядке, - морщась от назойливого солнечного луча, я приподнялась на кровати. Сквозь круглые окошки пробивался дневной свет, жгучий и ласковый. Он так резко контрастировал с ночными событиями, что они показались выдумкой. Мой незнакомец оказался кошмаром. Может, вчерашние ужасы только приснились?
- Мадемуазель, - Матильда отвлекла меня от страшных образов, - вы бы покушали. В лице – ни кровинки! Голубка моя, что с вами? Я принесла чаю. Позвольте, помогу с платьем.
Горячий напиток освежил меня и помог восстановить в памяти происшедшее накануне. Палуба, незнакомец, его комната… Эрик – так его зовут. Он стал рядом на колени, и я сняла маску.
- Ах, мадемуазель, - Матильда тем временем продолжала говорить, - ведь месье Винер де Соль спрашивал о вашем здоровье, и отчего вы не вышли к завтраку. Он очень волнуется, - толстое лицо горничной расплылось в многозначительной улыбке.
Да, действительно, Артур… Совсем забыла про молодого лейтенанта, внезапно подумала я со стыдом.
- Наверное, вам следует упокоить месье Винера, - подсказала горничная. – Он велел передать, что будет счастлив встретиться в любое удобное для вас время. Месье - милый мальчик, мадемуазель, и так искренне переживает.
- Матильда, прекрати, - уговоры горничной начали раздражать меня.
- Я ведь добра желаю, - насупилась горничная, - я вас, Рене, с малых лет знаю, как мне не волноваться?
- Хорошо, - рассмеялась я и чмокнула старую служанку в щеку. – Я итак собиралась встретиться с Артуром.
***
Яркий свет солнца согревал меня, легкий бриз ласкал волосы, а шутливый спор с Артуром не мог не отвлечь от печальных размышлений.
Суждения Артура были просты и понятны. Он искренне негодовал на Отелло, героя новой пьесы, которую сейчас ставили в отстроенной после пожара Гранд Опера.
- Как можно убить ту, кого любишь? - вопрошал он, - разве это любовь?
- А вы, Артур, могли бы пойти на такой шаг? – поддразнила я лейтенанта.
- Никогда! – горячо возразил Артур.
- Даже если любите безумно? Так, что у вас темнеет в глазах? Так, что чувствуете, как ваше сердце бьется в руках любимой? Что не только душа, вся ваша жизнь – на кончиках ее пальцев? – настаивала я.
- Откуда у вас такие мысли, Рене? – удивился Артур. - Сейчас, - он бросил на меня многозначительный взгляд, - я начинаю понимать, что такое любовь. Но, если бы я полюбил всем сердцем, то описал бы это чувство другими словами. Доверие, радость, нежность – это то, что я понимаю под словом «любовь».
Я опустила голову, избегая смотреть в лицо Артуру. Достойна ли я его доверия?
***
Лейтенант, как всегда, блистал за столом, но вот я закрыла за ним дверь. На руке еще остается след его поцелуя, а я уже думаю о другом мужчине. Наверное, я дурная, легкомысленная девушка. Но что я могу поделать?
Я не властна прогнать Эрика из головы, он прочно присвоил себе часть меня. Иногда мне хочется бежать от этого человека, от его сумрака и страстей; меня тянет к свету, к простым радостям, к веселому Артуру. И в тоже время неизвестная сила, не послушная разуму, влечет обратно, в темные глубины души Эрика.
Он в некотором смысле намного превосходит моего почти что жениха. Я догадываюсь, что Эрику ведомы чувства и знания, которые Артур никогда не поймет. Возможно, это к лучшему, и лейтенант сохранит себя таким же чистым, прямым юношей, каким я его знаю.
Я же хочу большего, хочу постичь Эрика, прежде чем судить о своем отношении к этому загадочному человеку. Я вспоминаю, как его пальцы скользили по моей руке, и меня охватывает трепет, но не от страха. Вновь ощущаю, как Эрик сжал меня в объятиях, и горячая волна зажигает румянцем щеки. Память воскрешает его голос, его обреченную печаль – и душа рвется от тоски. Передо мной встает его лицо – и омерзение мгновенно сметает все другие чувства. Становится страшно при мысли, что Эрик касался меня.
Двусмысленность желаний мучительна, и еще слишком много остается вопросов, на которые пока Эрик не дал ответа.
Он отсутствовал за ужином. Что-то случилось? Я тихонько открываю свою дверь, на цыпочках приближаюсь к его каюте. На легкий стук никто не отвечает, но дверь, кажется, не заперта…
***
Яркий свет солнца согревал меня, легкий бриз ласкал волосы, а шутливый спор с Артуром не мог не отвлечь от печальных размышлений.
Суждения Артура были просты и понятны. Он искренне негодовал на Отелло, героя новой пьесы, которую сейчас ставили в отстроенной после пожара Гранд Опера.
- Как можно убить ту, кого любишь? - вопрошал он, - разве это любовь?
- А вы, Артур, могли бы пойти на такой шаг? – поддразнила я лейтенанта.
- Никогда! – горячо возразил Артур.
- Даже если любите… безумно? Так, что у вас темнеет в глазах? Так, что чувствуете, как ваше сердце бьется в руках любимой? Что не только душа, вся ваша жизнь – на кончиках ее пальцев? – настаивала я.
- Откуда у вас такие мысли, Рене? – удивился Артур. - Сейчас, - он бросил на меня многозначительный взгляд, - я начинаю понимать, что такое любовь. Но, если бы я полюбил всем сердцем, то описал бы это чувство другими словами. Доверие, радость, нежность – это то, что я понимаю под словом «любовь».
Я опустила голову, избегая смотреть в лицо Артуру. Достойна ли я его доверия?
Глава 9. The bridge is crossed
Я не могу есть, спать и спокойно вспоминать произошедшее. В моей крови, мыслях и душе звенит одна она – Рене! Она дотронулась до меня, коснулась, не умерла от страха и не убежала, она была со мной! Возможно ли это, Господи? Боюсь верить изменчивому счастью.
Я покрываю поцелуями свою руку, которая касалась кожи Рене, вспоминаю каждое мгновение, благословляя его. О, Рене…
Только Кристин когда-то пошла на это, но ей руководила унизительная жалость, как к надоевшему своим скулежом искалеченному животному. В Рене как будто этого нет, она искренне считает меня человеком. Или я ошибаюсь? Если я снова допустил промах, он обойдется огромной ценой: второй раз я не вынесу одиночества разбитого сердца.
Я знаю, что днем Рене гуляла с Артуром, и почти не ревную. Скорее всего, она только выполняла общественный долг, я ведь не могу надеяться, что молодая девушка будет, как затворница, безвылазно сидеть в своей каюте. Если же нет, если Рене больше не придет… Я не хочу даже допускать подобной мысли, я теряю над собой контроль. И в то же время понимаю, что не имею никакого права рассчитывать на ее приход, Рене ничего не должна мне. Только плевать я хотел на правила. Если Рене не придет по своей воле, я сам явлюсь ей, и тем хуже, если девушка боится меня.
Я схожу с ума, я не смогу просто так отпустить ее.
***
Дверь скрипнула, и Эрик мгновенно обернулся. В проеме показалась знакомая фигура, и у него перехватило дыхание.
- Извините за беспокойство, - неуверенно начала девушка, - но вы не присутствовали за ужином, и я хотела спросить, все ли с вами в порядке.
Эрик не отвечал, и Рене замолчала в растерянности. Может, ее бесцеремонное поведение шокировало его? Леди ведь не пристало без приглашения входить к мужчине. Рене вдруг поняла, что рискует выглядеть глупо:
- Наверное, мне стоит уйти, прошу прощения.
- Нет, не уходите! – Эрик словно очнулся и в одно мгновение пересек каюту, захлопнув дверь, - вас могут увидеть.
Он вновь оказался непозволительно близко, и Рене смутилась. Когда девушка подняла голову, ее заставил отступить странный, настойчивый взгляд Эрика.
- Я забыл о манерах, прошу, - Эрик жестом указал ей на вчерашнюю оттоманку. В комнате горели свечи, пылал камин, и оттого стало как-то уютнее. Каюта Эрика уже не так напоминала склеп, как в первый визит девушки. Рене осмелела и улыбнулась хозяину:
- Так отчего же вас не было за столом?
Эрик коротко рассмеялся:
- Забыл. Вы знаете, с некоторых пор есть вещи, которые занимают меня больше, нежели прием пищи. Но я позаботился о вас, - мужчина указал на столик, сервированный на двоих.
- Вы знали, что я приду? – спросила Рене, чтоб занять паузу.
- Я надеялся на это, - ответил Эрик без улыбки. Под его серьезным, испытующим взглядом девушка снова смутилась.
- Вина?
- Да, прошу вас, - получался вполне приличный, респектабельный ужин, но Рене пришла не за этим.
- Скажите, вы…
- Что значило…
Они начали одновременно, и Рене рассмеялась получившейся неловкости.
Эрик молча смотрел на нее: как Рене наклонила голову, как по плечам рассыпались шелковистые волосы, как двигалась ее грудь под тонким батистом, когда девушка смеялась. Блестели влажные зубки, открытые в задорной улыбке, а от выпитого вина к нежной матовой коже прилила кровь.
Эрик стиснул кулаки, ногти до крови вонзились в ладони. Как она обольстительна, истинная дочь Евы. Неужели Рене не понимает, какие чувства будит в нем? Но нельзя напугать ее, нельзя выдать себя даже взглядом – или девушка испугается, исчезнет.
- Я хотела попросить вас рассказать о себе, - Рене ничего не заметила, - откуда вы? Как вы жили? – она хотела добавить «с таким лицом», но вовремя прикусила язык.
- Повесть может получиться долгой, - Эрик пожал плечами, - может, отложить на другой раз?
- Нет-нет! Я готова вас слушать часами, - живо возразила Рене. – Расскажите все.
- Вы пожалеете о моей откровенности, как пожалели о том, что сняли маску, - Эрик внимательно смотрел на Рене. Она слегка побледнела, но уверенно кивнула головой.
- Что же, насчет точной даты рождения я не уверен, моя мать предпочитала не праздновать появление на свет чудовища, но предположительно…
Рене не знала, сколько прошло времени, два часа или десять, она слушала спокойную повесть Эрика, удивляясь и ужасаясь его судьбе. Перед потрясенной девушкой сидел убийца, вор и в тоже время – гений, волшебник, музыкант, архитектор и поэт.
- После того, как мадемуазель Даае официально обручилась с виконтом, я инсценировал свою смерть. Пожалуй, единственный, кто в нее не поверил – это Надир, перс. Однако я не имел желания переубеждать своего друга, я хотел исчезнуть для всего, что напоминало бы мне о прошлом. Я переехал в Америку, принимал участие в улучшении конструкции парового двигателя и теперь, смею надеяться, механизм перестанет ломаться от малейших перегрузок. Кроме того, я запатентовал кое-что из моих изобретений и довольно выгодно продал. Например, - Эрик, увлекшись, поднялся с места и продемонстрировал Рене странную конструкцию, - этот микроскоп в два раза лучше немецких аналогов, и вы можете в два раза эффективнее познавать тайны природы. Однако чистая наука не дает простору для самовыражения, она эгоистична, она требует только раскрытия законов, не неся на себе печать автора. В моих планах – вернуться в Париж. Старая страсть, архитектура и театр, именно им я имею намерение полностью посвятить себя в ближайшее время. Науки и искусства – на них я всегда мог положиться.
Голос Эрика изменился, от былого увлеченного возбуждения не осталось и следа. Он осторожно поставил микроскоп на место.
- Вот кто я такой.
- Вы убивали людей, - прошептала Рене.
- И это все, что вы вынесли?! – вдруг выкрикнул Эрик. – Боже, не будьте такой идиоткой… Если бы вы слушали внимательнее, вы бы поняли, что в каждом отдельном случае я был вынужден.
Эрик внезапно оперся руками о стол, склонившись над девушкой. Его глаза прожигали злобой:
- Скажи, Рене, ты тоже сделаешь это поводом покинуть меня? Ну же, отвечай!
Эрик в бешенстве отшвырнул стол и схватил Рене за плечи.
- Говори! Кристин бросила мне в лицо такое же лживое обвинение. О, ей было так просто придумать предлог, чтобы не назвать в лицо уродом! Я – преступник, не так ли? Я достоин только жалости – вот, что было в ее дешевом поцелуе. Жалость!– Эрик тряс Рене, будто куклу, ее голова безвольно моталась, по щекам текли слезы.
Эрик оттолкнул девушку от себя, отвернулся сам. Его плечи опустились.
- Я понимаю тебя, - вдруг сказал он спокойно, с такой горечью, что сердце Рене сжалось в комочек. – Я не могу рассчитывать, что кто-то увидит во мне большее, чем монстра, внутри и снаружи. Будь на моем месте Артур, ты бы оправдала его. Но я не он, увы.
Эрик склонил голову, и Рене поняла, что он беззвучно плачет. Она несмело сделала шаг к человеку, который пугал и манил ее.
Рене робко прикоснулась к плечу Эрика:
- Мне не жаль вас. То есть жаль, но это не все. Я сама себя не понимаю, и я надеялась, что вы ответите мне на вопросы, а вы только задали сотни новых.
Эрик мгновенно обернулся, сжав руки Рене:
- Ты… Вы не оставите меня? Вы сможете выносить мое присутствие? После того, что узнали и увидели? – торопливо проговорил он, с чудовищным напряжением и недоверием всматриваясь в лицо девушки.
Рене отрицательно качнула головой, расправила его судорожно сжатье руки:
- Я готова вас слушать, дурное и хорошее.
Она присела, жестом предлагая окаменевшему Эрику сделать то же самое. Он, словно только учился двигаться, тяжело опустился у ее ног.
Рене, как ни странно, теперь чувствовала себя совершенно свободно. Пережив вспышку ярости, Эрик был послушен, как ребенок, которому Господь на Рождество воскресил мать из мертвых. Он робко, с изумлением и радостью пытался притронуться к платью девушки, будто боялся, что это лишь видение, а настоящая Рене ушла и больше не вернется.
- Вы, безусловно, делали жуткие вещи, - отсутствующий взгляд Рене показал Эрику, что она еще там, в его рассказе, пытается осмыслить и понять его поступки, - но я не могу винить вас за убийство своего тюремщика-цыгана или работу палача в Тегеране. Если не вы, это исполнил бы кто-то другой, - Рене кивнула своим мыслям, - а Буке, поймай он Призрака Оперы, передал бы вас полиции. Мне безумно жаль Лючию, я… в какой-то мере понимаю ее чувства. Но вы не виновны в смерти этой девушки – не вы столкнули ее с крыши. Единственное, в чем я готова вас упрекнуть – это в насилии над Кристин.
Губы Эрика под маской искривились в саркастической улыбке:
- О, не переживайте за Кристин. Она прекрасно понимала, что делает, когда сорвала с меня маску. Кристин целиком и полностью сознавала свою неприкосновенность, поверьте. Как бы я не желал ее, я хотел любви Кристин, а не только ее тело. Для этого существуют продажные женщины, вы не знали?
Эрик болезненно сморщился и замолчал. Не мог же он рассказать невинной девушке о том, как часто его раздирали противоречивые чувства: он не мог не желать обладания женщиной, но омерзение перед чужим равнодушным телом, которое принадлежит всем и каждому, каждый раз пересиливало влечение.
- Но вы принуждали Кристин вступить с вами в связь, не так ли? – осторожно спросила Рене.
- Не говорите глупости. Если бы она осталась со мной против воли, как вы себе представляете дальнейшее развитие событий? Кристин в истерике, а я тем временем пытаюсь изобразить героя-любовника? – Эрика передернуло от отвращения. – Кристин прекрасно понимала, что весь фарс был всего лишь всплеском отчаяния, которого я сейчас стыжусь. И, когда Кристин целовала меня, я не ощутил ничего, кроме сострадания. А оно мне ни к чему, - глаза Эрика из-под маски вдруг сверкнули злобой:
- Жалость часто принимают за любовь, вы не знали? Но, когда любовь стремится вступить в свои законные права обладания, жалость куда-то исчезает и остается одно раздраженное недоумение: чего еще хочет этот монстр? Вот что было написано на лице Кристин, когда она меня поцеловала. Я понял, насколько бесполезна вся моя затея и отпустил ее. Кристин так и не рассмотрела под уродством лица меня, она ценила только внешний лоск красоты.
Эрик понуро замолчал, выдохнул:
- Я не могу ее винить. Красота – великая сила, что движет миром. Из-за Елены Троянской началась война, прелесть Афродиты соблазнила гордого Марса. Вы знаете, пока Кристин не видела моего лица, она меня любила, можете в это поверить? - Эрик горько улыбнулся, всматриваясь в печальные глаза Рене. – Она полюбила красоту моего голоса и то, что он ей дал: поклонение зрителей, блеск большой сцены. К сожалению, мое лицо не могло сочетаться с ее идеальным миром, оно доставило бы определенные неудобства. Я не могу ни в чем упрекнуть Кристин – она всего лишь то, чем являлась. Я даже не знаю, кем именно она была - наверно, и не хотел знать. Я хотел видеть эту девушку рядом, светлую и влюбленную, взлетающую со мной к небесам, к чувствам, доступным единицам. А Кристин предпочла пустую мишуру. Глупо ожидать от маргаритки величия розы. Я даже не уверен, умеет ли она любить, умеет ли находить удовольствие в чем-то более сложном и высоком, чем ее платья. Кристин обладала чудесным голосом, но это моя заслуга, мой дар. Голос – единственное, о чем я сейчас жалею. Я его создал, вырезал из серой посредственности, как скульптор вырезает из глыбы мрамора произведение искусства, а Кристин ушла со сцены, втоптав мою работу в грязь. И даже здесь я не имею права предъявлять претензии: виконтессе не пристало работать в театре.
- Вы так любили ее? – Рене вдруг поняла, что ей неприятно думать о Кристин. За короткое время девушка так свыклась с мыслью, что вся любовь и страсть Эрика принадлежат ей, что новость о сопернице, пусть и бывшей, вызывала необъяснимую ревность. Ревновать чужого мужчину – это было глупо, но Рене не могла справиться с собой.
- Да, любил, - вздохнул Эрик, - но, боюсь, что любил образ, не ее самое. Понимаете?
- Кажется, да, - кивнула Рене, и плохое настроение разом покинуло девушку. – Эрик, перед моим уходом, - при этих словах мужчина невольно вздрогнул, - я хотела бы вас попросить кое о чем.
- Вы уже уходите? – резко спросил Эрик.
- Скоро светает, - улыбнулась Рене, - но, если бы не это, я могла бы слушать вас до утра.
- Вы вернетесь? – с деланным равнодушием спросил Эрик, снова, будто невзначай, касаясь руки девушки. Что бы он отдал, чтобы на нем сейчас не было перчаток!
- Если вы того пожелаете, - невыносимо светским тоном протянула Рене и рассмеялась. – Приду, конечно. Но только при одном условии: вы должны мне спеть. Прошу вас, Призрак Оперы.
Эрик ухмыльнулся, вспомнив старое прозвище. Вскочил, откинул крышку рояля, и чуткие пальцы пробежались по клавишам, лаская их.
- Что бы вы хотели услышать?
- О, что угодно! – воскликнула Рене. Ей действительно было все равно: предвкушение того, что она сейчас услышит невозможный, восхитительный голос Эрика, заставило девушку стиснуть зубы, чтобы не застонать от нетерпения. Это было их общее откровение, не менее интимное, чем ласки любовников. Рене не знала, догадывается ли Эрик о том, какие чувства будит в ней его голос, но даже если знает – пусть, лишь бы запел!
Эрик выбрал легкий любовный романс: простая, незатейливая мелодия, но в слова песни он вложил часть того жара, который медленно сжигал его эти дни. Всего лишь чуть-чуть, немного, чтобы не напугать Рене, но достаточно, чтобы голос налился живым звучанием, стремительно взлетел ввысь, окутал девушку тонким лассо желания и нежности.
Когда смолкли последние звуки, Эрик обернулся. Глаза Рене были полузакрыты, она все еще ощущала в себе магическое действие пения.
Эрик понял, что Рене находится в его власти. Естественное желание – подойти, обнять ее, живую, теплую, нежную; ее, источник всего соблазна мира. Но Эрик не решился. Это был бы обман. Вместо этого он приблизился и вновь положил руки Рене себе на маску.
- Снимите ее, прошу вас, - глубокий, чувственный голос не приказывал, он просил, и не покориться ему было невозможно.
Рене сняла маску и пошатнулась. Обезображенное лицо, словно подлый удар из темноты, прогнало грезы, навеянные голосом Эрика. Сейчас на нее снова смотрел оживший кошмар.
- Эрик, - прошептала Рене.
- Вам настолько тяжело выносить мой вид? – сквозь иронию в голосе Эрика зазвучала мучительная боль. – Не отвечайте, - он потянулся за маской, но Рене остановила его.
Она коротко дышала, изучая искаженные черты. В конце концов, взгляд девушки остановился на глазах Эрика, в которых отражалась его больная душа. Он попытался отвернуться, но Рене помешала.
- Вам нравится смотреть, как я страдаю? – язвительный голос мужчины дрогнул, выдавая истинные чувства. – Верните маску.
Рене покачала головой. Она лихорадочно пыталась справиться со своими эмоциями, не выдать страха или отвращения.
- Я обещаю, что попытаюсь привыкнуть к вам… такому, - наконец быстро проговорила Рене. – И, если вы того пожелаете, при мне можете не носить маску.
Рене старалась не смотреть на лицо, не отрываться от глаз Эрика. В них, спрятанная за презрительной гордостью, отразилась робкая, недоверчивая радость.
- Вы уверены? – выдавил Эрик. – Вы сможете смотреть на меня?
Слова застряли в горле, Рене только кивнула и улыбнулась дрожащей улыбкой. На лице мужчины отразился такой восторг, что Рене почувствовала себя стократ вознагражденной за смелость.
У Эрика захватило дух от закравшейся мысли, но – ну же, Господи, помоги! – он проговорил, колеблясь:
- Рене, у меня тоже есть просьба. Вы дотронулись вчера до меня: разрешите и мне коснуться вас.
Девушка, словно загипнотизированная, снова кивнула, не в силах оторваться от расширенных зрачков Эрика.
Его рука, уже без перчатки, метнулась к девушке и замерла, не смея продолжать. Медленно, словно против его воли, худые пальцы Эрика дотронулись до обнаженного плеча Рене. Едва дыша, он провел по шелковой женской коже: вниз по руке и еще раз вверх, до нежной шеи, до трогательного изгиба ключицы, до того места, где пойманной птицей трепетал пульс. Выше, до тонкого подбородка, влажного от слез. Слез?
Эрик быстро глянул в лицо Рене. Она, не смея сказать и слова, беззвучно плакала, и Эрик понял, что девушка на пределе. Еще мгновение, и Рене сорвется, убежит.
Еще секунда, и сорвался бы сам Эрик: стоять рядом с Рене, вдыхать ее запах, касаться горячей кожи, исследовать взглядом манящие, откровенные линии ее рук, груди, шеи… это было слишком для больного страстью мужчины. Всего один жест страха или отчаяния Рене, и Эрик бы сжал ее в своих руках, сломил бы ее волю, а там… Эрик не смел думать о дальнейшем. Он разлепил пересохшие губы и хрипло приказал:
- А сейчас уходите, не медлите.
Рене, словно зачарованная, вышла из его каюты.
Глава 10. So stand and watch it burn
Минуты складываются в часы, часы – в дни. Путешествие скоро подойдет к концу, и это пугает меня. Каждый вечер я ускользаю из своей каюты к Эрику, слушаю рассказы и размышления, разделяю его чувства и покоряюсь волшебству голоса.
Моя душа взлетает ввысь, ведомая его гением, я открываю новые, прежде недоступные горизонты. В его собственном мире мне иногда кажется, что я умерла, что от меня остался только свободный дух, с которым Эрик волен делать все, что пожелает. Наука, искусства, тонкие чувства – все это он преподает мне, а я жадно тянусь в бесконечный хаос его души.
Я не могу даже сравнить Эрика с Артуром. Еще неделю назад меня забавляли шутки лейтенанта, теперь же я открыла всю их пошлость и скуку. Я по-прежнему провожу с лейтенантом немало времени, но каждый раз становится все сложнее притворяться, что мне нравится его общество. Не хочу обидеть молодого друга, но я не уверена, что хотела бы продолжать наше знакомство. Меня тяготят его банальные рассуждения о месте женщины в жизни мужчины, словно мой круг интересов быть ограничен детьми и домом, а его – военной службой и азартными играми. Я удивляюсь узости мышления лейтенанта: его увлечения ограничиваются маршевым шагом и сбором сплетен. Да, знание высшего общества именно этим и оказалось – скучными сплетнями да пересудами, кто, с кем и когда имел связи. В Артуре нет ни капли амбициозности или страсти к жизни, - родись Артур на месте Эрика, он покорно умер бы в колыбели.
Возможно, я слишком строга к бедному лейтенанту. Он беспокоится за меня: двойная жизнь и двойные отношения выматывают, и вскоре мне придется принять решение. Боюсь признаться самой себе, что с Эриком у нас больше общего, чем с этим невинным мальчиком.
К чему может привести моя тайная привязанность? Не знаю. Я отчаянно боюсь тех чувств, которые Эрик пробудил во мне. Каждый вечер, перед моим уходом, он поет, и я начинаю разделять его безумие. Временами я едва владею собой, ужасного лица недостаточно, чтобы оттолкнуть Эрика. Его нежность и страсть, буквально против моей воли, находят отклик во мне. Эрик восхищает меня, пугает и, как ни ужасно признавать, в эти ночные часы я счастлива.
Каждый вечер, перед нашим прощанием, он пожимает мне руку - всего лишь дружеская дань вежливости с моей стороны, небольшая традиция, как я убеждала себя первые дни. Сейчас меня охватывает ответная дрожь, когда он касается меня. Я вся горю, когда читаю едва сдерживаемую страсть в его глазах.
Я знаю – он ждет. Одно мое слово, один знак, всего лишь намек на взаимность – и весь мир Эрика изменится, а я боюсь брать на себя то, что не знаю, смогу ли вынести. Я вижу, как Эрик каждый день борется с собой, как не позволяет себе ничего, что смутило бы или испугало меня, и я вижу, как он страдает от неравной схватки. Его черты заострились еще больше, если это только возможно, а взгляд становится совершенно диким, когда он касается меня. Это уже не то горячее желание, с которым он обнимал меня в день знакомства – это уже физическая потребность, сродни голоду или жажде, от которой у меня мурашки по коже.
И самое страшное, мне доставляет наслаждение мысль, что я могу ее утолить.
***
Она приходит каждую ночь и остается почти до рассвета. Ее приход – счастье, каждая минута рядом - как драгоценная капля воды в пустыне, но каждый уход дается мне все труднее. Мы проводим долгие часы в беседе, и я радуюсь оттого, что нашел свое отражение: наши чувства и суждения схожи. То, что развлекает меня, восхищает Рене, то, что я давно изучил, вызывает в ней живой интерес. Ее не пугают мои взгляды, хотя, конечно, она все еще так наивна, и я знаю, что Рене иногда молча осуждает меня. Я даже готов оправдываться перед ней – я, Эрик, который смеялся в глаза шаху! Всего одно слово Рене важнее для меня, чем постылое суждение сотен людей.
Я пою для нее, и мой голос связывает нас в единое целое. Я смотрю на Рене, когда она, закрыв глаза, отдается моему голосу, и огромными усилиями подавляю отвратительное желание подойти и овладеть ей, пока она находится во власти музыки. В такие моменты Рене не принадлежит себе, она – моя. Каждый раз приходится обрывать себя, потому что в голове всплывают строки «Торжествующего Дона Хуана», а я не знаю того, что последует за их исполнением. Она испугается и убежит, или, что еще хуже, увидит во мне зверя.
Я понимаю, что мне не удается полностью скрывать свои порывы, но Рене это как будто уже не пугает. Боюсь допускать безосновательные, безумные мысли – что я ей уже не так противен, как вначале, - но они упрямо шепчут в моей голове: разве щеки Рене не вспыхивают от волнения, когда вы прощаетесь? Разве она не смотрит на тебя без страха, не смеется свободно в твоем присутствии? Разве так уж невозможно, что она привязалась к тебе?
Я не могу бороться с подобными мечтами, я запрещаю им будоражить без того истерзанное сердце. Но они упрямо возвращаются, и каждую ночь после ухода Рене я вижу ее в своих грезах. Я просыпаюсь от невыносимого желания, от невозможности обладания ею. Словно безумный, я мечусь по каюте, до крови раздирая грудь. Если бы мог, я бы вырвал сердце, лишь бы это прекратилось.
Когда Рене смотрит на меня, я сгораю, я схожу с ума. И самое страшное, что я готов допустить иллюзию, что и она готова испытать то же самое.
Глава 11. We’ve passed the point of no return
- Наше плавание подходит к концу, - грустно сказала Рене.
Эрик знал, что сегодняшний вечер будет отличаться от предыдущих: уже завтра корабль пристанет к порту в Ливерпуле.
Разговор не получался, так как мысли обоих занимала одна мысль, которую только что озвучила Рене.
Эрик молчал. Сказать, что для него расставание сродни гильотине? Надеяться на встречу? Захочет ли Рене продолжать их знакомство? Он боялся, что девушка скажет «нет», а потому не отвечал.
- Вы будете скучать по мне? – наконец спросила обиженная молчанием Эрика Рене.
– Вы же знаете, как я люблю вас, - Эрик впервые произнес эти слова, и у нее перехватило дыхание от безнадежного отчаяния, вложенного в них.
- Глупое, глупое дитя… - Эрик провел по клавишам, и Рене, не смея взглянуть ему в глаза, в полной тишине слушала замирающие звуки.
Она чувствовала себя палачом, низкой тварью, но страх льдом сковал горло. Как можно произнести ответные слова, которые невозможно признать даже перед собой? Возможно ли это?
- Эрик, пощадите… - как будто издалека Рене услышала свой жалобный стон.
- Пощадить? – голос Эрика внезапно изменился. – Мне, пощадить вас? Мне?! – теперь он задыхался от гнева.
- Это вы, вы должны были пощадить меня! Зачем появились в моей жизни? К чему вы приходили все эти вечера, чтобы потом забрать у меня даже эту малость!
Эрик мгновенно пересек комнату, навис над сжавшейся Рене. Его глаза прожигали насквозь, и Рене не могла вынести этого:
- Что я вам сделала? – выкрикнула Рене со слезами. – В чем моя вина?
- В том, что я люблю вас! – Эрик схватил Рене за плечи и тихо повторил в ее широко раскрытые от страха глаза. - Люблю…
Он отшатнулся, хотел провести рукой по разгоряченному лбу, но руки наткнулись на холодный бархат маски. Резким движением он сорвал ее с лица.
- Рене, я ставлю вас перед выбором. Этой ночью вы можете остаться со мной, и тогда я не ручаюсь за последствия, - Эрик не смотрел на девушку, он вернулся к роялю, громовой аккорд вырвался из-под его пальцев, - либо же вы прямо сейчас покинете эту комнату, и я обещаю не доставлять вам более неприятностей своим существованием. Это ваша точка невозврата, - он жестко усмехнулся краем рта, - решаете только вы.
Рене стояла у двери, в ней боролись страх и… что еще? Она не могла признаться себе, отчего ей хочется остаться тут, наедине с Эриком, в его жизни. Этой ночью, в жаркой тишине… Рене закрыла глаза. И все же как страшно! Что ждет ее с ним?
Первые звуки мелодии заставили Рене в изумлении распахнуть глаза. Это была странная, ни на что не похожая музыка. Бешеная, страстная, она отдавалась глубокими чувственными ритмами во всем теле, вызывала болезненно острое ответное желание: сделай же что-то, или музыка уничтожит тебя. Не в силах противиться, Рене двинулась навстречу мелодии, и она захлестнула девушку, лишая воли, насилуя душу. Рене в танце выгнулась ей навстречу. Девушка никогда раньше не двигалась так – это был не танец, это была чистая, откровенная, бесстыдная страсть в каждом жесте. Рене не знала, что с ней происходит, она стремилась за музыкой туда, куда она вела – выше и выше, на острие животного наслаждения, какое только может выразить музыка, отданная на служение умирающему от любви мужчине. Рене неосознанно ласкала себя, проводя руками по груди, сжимая бедра в танце, прогибаясь под движениями несуществующего партнера.
Она не услышала, как гремящие раскаты прервались, как Эрик метнулся к ней и судорожно сжал в объятиях. Его музыка, его страсть текли вместо крови по венам Рене и она бесстыдно отдалась мужским рукам, прошептав в горящие глаза Эрика – люблю.
Рене не ждала, не жалела ни себя, ни Эрика, сдирая с него рубашку, жадно приникая к его телу своим телом, губами, оплетая в тесном объятии.
Его поцелуи огнем горели на коже, но ни Эрик, ни Рене не могли насытиться такой малостью, и, когда ее замутненные желанием глаза встретились с его яростным жаждущим взглядом, они поняли, что неизбежное случится здесь и сейчас, что они вдвоем прошли точку невозврата.
Глава 12. Into silence
Утро застало любовников врасплох, свет зари окрасил разоренную постель в розовые тона.
Рене поморщилась под рассветными лучами и в полусне пробормотала что-то, чего Эрик не разобрал. Он, словно прозревший верующий, смотрел на девушку. Припухшее после сна лицо, красные, искусанные поцелуями – его поцелуями! – губы, разметавшиеся по подушке темные волосы. Он с бесконечной нежностью провел по шелковистым прядям. Безумие ночи опустошило его – и тело, и душу. Вместо тоскливой боли Эрик с изумлением ощущал горячее, пульсирующее тепло в груди, ощущал счастье во всей его полноте. Он нежно коснулся щеки все еще спящей Рене, не уверенный, как она воспримет его после происшедшего. Возможно, девушка испугается его лицу при свете дня? Но даже если бы у Эрика было намерение надеть маску, но не успел: Рене проснулась.
Эрик замер, не зная, как вести себя в подобных случаях. Господи Боже, он ведь еще недавно даже не смел надеяться на все это! Лежать в постели с любимой, как нормальный мужчина, встречать вместе рассвет – как это бывает? Как люди это делают?
- Доброе утро, - Рене потянулась, ойкнула от внезапной боли внизу живота.
- Что случилось? – Эрик встревожено вгляделся в лицо девушки.
- Больно немного, - смущенно призналась Рене.
Ну конечно, какой же он идиот! Эрик едва не хлопнул себя по лбу, как делал его учитель Джованни, когда совершал глупейшую ошибку. Она же девственница – была ею. Эрик облегченно рассмеялся:
- Это скоро пройдет… любимая, - новое слово странно прозвучала в его устах. Рене, кажется, тоже поняла это и вздрогнула.
- Вы не возражаете, если я вас буду так называть? – Эрик внимательно смотрел на Рене, все еще боясь увидеть следы раскаяния.
- Нет, - отрицательно покачала головой Рене, - Эрик, что теперь со мной будет? – она, кажется, только что осознала, что произошло. – Эрик, это неправильно! – Рене смотрела на него с таким испугом, что у мужчины внутри все похолодело.
- Вы раскаиваетесь в том, что случилось, мадемуазель? Мне следует надеть маску? – страх напополам с яростью готовы были охватить Эрика, но Рене снова качнула головой.
- Нет, я не раскаиваюсь. Но мы не женаты, это против законов Божьих, - произнесла она, а Эрик ощутил огромную волну облегчения.
- Так дело только в этом? – он весело рассмеялся и прижал руку Рене к губам. – Мадемуазель, если вас так волнует данный вопрос, то мы обвенчаемся в первой же церкви, которая попадется вам на глаза. Или, если желаете, в любой другой церкви, храме, мечети, если вам захочется.
Рене несмело улыбнулась и провела подушечками пальцев по лицу мужчины. Она хотела что-то сказать, но внезапно послышался стук в дверь:
- Месье, ваш завтрак! Прикажете внести или пройдете в залу?
- В залу! – торопливо крикнул Эрик.
- Месье, мы прибываем через два часа, - продолжил стюард, - вам требуется помощь?
- Нет, благодарю, - Эрик бесшумно соскочил с кровати, быстро собрал разбросанную по полу одежду.
При свете занимающегося дня Рене впервые увидела его полуобнаженным. Не просто худощавый, а болезненно худой, Эрик показался ей еще выше. Странно смотрелись широкие, обтянутые кожей плечи и ребра, на которых виднелись следы страшных шрамов.
Эрик заметил, что Рене с жалостью его рассматривает и торопливо надел рубашку:
- Я ведь рассказывал, что цыгане оставили пару меток, мадемуазель, - Эрик протянул руку Рене, - да и последующая жизнь время от времени весьма своеобразно украшала меня. А теперь позвольте помочь с платьем. Я ничего не желал бы более, чем провести вместе все утро, но не могу рисковать вашей репутацией.
Эрик накинул на плечи Рене плащ, порывисто прижал ее к себе.
- Слушайте меня. Еще пару минут, и последняя крыса на корабле проснется и нам не избежать огласки. Хотя, - Эрик усмехнулся, - лично я не имею ничего против. Не все ли равно? – он прервался, послушный жесту Рене. - Понимаю ваши чувства. Покинув корабль, вы сядете на пароход до Гавра, не так ли? Оттуда по реке или на перекладных – в Париж. Вы остановитесь в новом особняке лорда Беккета ле Вальера, я прав?
Рене кивнула, и Эрик быстро продолжал:
- Я разыщу вас. Я планировал снять жилье рядом Оперой, но теперь, кажется, придется изменить решение. Размышления по поводу помолвки, мадемуазель, оставляю вам: где и когда вы пожелаете. Мне безумно жаль, - Эрик повесил голову, - но мне нечего оставить в залог своей любви. Я, знаете ли, не ношу про запас обручальных колец.
Рене снова кивнула, соглашая с каждым словом Эрика. Он стремительно сжал ее в объятиях, будто боялся, что девушка исчезнет навсегда.
- Я люблю вас, Рене, - прошептал Эрик, - дождитесь меня.
- Эрик…
- А теперь уходите, пока я не передумал! – он наконец нашел в себе силы оторваться от Рене.
- Дайте мне вашу маску, - быстро ответила она, - и до встречи!
Рене прижала к губам ее бархатную ткань и тихо выскользнула в приоткрытую дверь.
- До встречи, - эхом отозвался Эрик.
***
- Мадемуазель, где вы пропадали? – Матильда подозрительно покосилась на девушку. Ее странный, потерянный вид вызывал у горничной неясные подозрения. – Я заходила разбудить вас, но вы не отзывались на стук.
- Я просто крепко спала, Матильда, - торопливо ответила Рене, - а ты любишь поднимать много шума из ничего. Скорее, помоги сложить вещи.
- Я громко стучала, мадемуазель. Ну да ладно. Не торопились бы мы так, если бы вы пораньше встали, - горничная ворчала себе под нос, упаковывая чемоданы.
***
- Мадемуазель де Авер! – Рене вздрогнула, услышав знакомый слащавый тенор. Пробиваясь сквозь толпу пассажиров, высыпавших в нетерпении на палубу, к ней пробивался Уильям Брик.
- Позвольте помочь с вещами? - он любезно улыбнулся, подхватил сумку из рук Рене, прежде чем она успела произнести хоть слово.
- Да, благодарю вас, - отчего-то в Рене Уильям сейчас вызвал непонятную неприязнь. Чересчур предупредительный, он слишком многозначительно посматривал на девушку, а в его сальной улыбке Рене почудилась угроза.
- Вы пересаживаетесь на «Морскую диву»? – заискивающе поинтересовался Уильям.
- Да. Откуда вам это известно? – резко спросила Рене.
- О, мадемуазель, здесь, на корабле, все знают вас и вашего дядю! А догадаться легко, «Морская дива» - ближайший по времени паром, который увлечет вас к берегам чудной Франции, - фальшиво пропел Уильям. – Я полагаю, месье Винер де Соль также воспользуется этим способом передвижения. Ах, вот и он! У вас столько поклонников, что я исчезаю.
Какой-то намек, смутная насмешка показалась Рене в его последней фразе, но толпа вокруг управляющего уже сомкнулась, оттеснила его в сторону.
- Рене, я искал вас! – воскликнул Артур, пробивая себе дорогу к девушке.
- Артур, я рада вас видеть, - улыбнулась Рене, - нам нужно…
Пронзительный гудок прервал ее слова, и в общей сутолоке встречающих невозможно было разобрать что-либо.
В суматохе Рене и думать позабыла про маленького толстого управляющего, но, если бы девушка обернулась, то поймала бы его пронзительный недобрый взгляд.
***
В Гавре Рене ожидала коляска: дядя, предугадывая усталость любимой племянницы от долгого морского путешествия, распорядился встретить ее в порту. Рене была рада снова ощутить под ногами землю и распрощаться с солеными запахами моря и сомнительными ароматами Сены. Она, вымотанная до крайности, блаженно откинулась на подушки экипажа:
- Матильда, разве не чудесно снова быстро передвигаться? Скорее бы домой! Я умираю без нормальной ванной и кровати, один день на «Морской Диве» утомил меня больше, чем целое плаванье на борту «Грейт Истерн».
Горничная что-то проворчала, что оно-то так, дома всегда хорошо, а могло бы быть еще лучше. Рене поняла, в чем причина ее дурного настроения: Матильда искренне не понимала, отчего молодая подопечная отказала такому перспективному ухажеру.
Рене и самой было неприятно вспоминать вчерашний разговор.
***
- Объясните, почему? – Артур горячился, не желая принимать «нет», произнесенное девушкой секунду назад.
Рене пожала плечами:
- Артур, разве можно в подобном вопросе ответить однозначно? Вы смелый, открытый, честный, вы прекрасная партия для любой девушки.
- Но не для вас, - печально сказал юноша. – Скажите, отчего вы не желаете видеться со мной? Что вам нужно? Если мы поженимся, я могу обеспечить вас до конца ваших дней. Мой род восходит в Людовику Тринадцатому, и я вижу, что вам приятно мое общество. Что еще?
- Я не люблю вас, - спокойно ответила Рене. – Увы, Артур, мой дорогой друг, я не властна над своими чувствами. Простите за отказ, но я совершенно не желаю обманывать и причинять вам боль бесплодными надеждами. Я глубоко сожалею, если задела ваши чувства. Простите меня, - Рене умоляюще посмотрела на лейтенанта. – Надеюсь, мы останемся друзьями.
- К черту! – вдруг сквозь зубы прошипел Артур. Молодой аристократ, избалованный удачей и успехом у дам, не мог понять, отчего Рене не приняла его ухаживаний. Артур привык, что рано или поздно (а чаще всего, рано) представительницы его круга склонялись перед внешностью, титулом и обаянием юноши. Легкие победы вскружили лейтенанту голову, он искренне считал себя неотразимым – пожалуй, так оно и было, ведь мало кто не захотел бы соединить свой род с богатым, привлекательным, подающим надежды Артуром Винер де Соль. Всеобщее преклонение перед его надуманными и настоящими качествами постепенно воспитали в Артуре убеждение, что он может получить все, что пожелает, - стоит лишь немного постараться. И теперь эта девушка, на которую он потратил столько времени и сил, попусту растрачивая свое очарование, отказывает! Рене должна радоваться такой выгодной партии и благодарить Провидение за его выбор!
Артур имел большой опыт общения с женщинами, он различал кокетливое «нет», призванное еще больше распалить мужчину, и спокойный, решительный отказ. Сейчас он имел дело со вторым, и его охватило негодование пополам со злобой.
- К черту! – повторил он и оттолкнул протянутую в дружеском жесте руку Рене. – К черту! – выкрикнул он в третий раз в открытое вечернее небо, широким шагом удаляясь прочь.
Девушка поморщилась. Она разочаровалась в Артуре, хотя его в какой-то мере извиняла переданная записка.
Рене, сможете ли вы когда-нибудь простить меня?
Я должен просить тысячу извинений, подобная реакция не имеет оправданий. Разве что тот факт, что я люблю вас. Да, люблю! Я не боюсь открыться в своих чувствах, мой ангел с белозубой улыбкой.
Я стыжусь своего поведения, у меня не было никакого права пренебрегать вашим дружеским предложением.
В качестве извинений позвольте пригласить вас на ежегодный осенний маскарад, - помните, вы мечтали о нем, когда учились в школе? Я не забыл ничего, о чем вы рассказывали в наше волшебное путешествие.
Надеюсь любым способом вымолить ваше прощение.
Преданный вам, А.
Кстати, о маскараде. В любом случае, Рене следовало начать появляться в свете, но девушка надеялась, что ее спутником согласится стать Эрик. Почему бы и нет? В конце концов, он явно знает, как вести себя в высшем обществе, а легенду о Призраке Оперы все давно забыли: Париж не живет прошлым.
Единственная тревога мучила Рене с каждым часом все больше: дядя, лорд Беккет Август ле Вальер. Как он отнесется к ее браку с Эриком? Рене боялась даже подумать об этом. Девушка всю жизнь прислушивалась к дяде. Волевой, строгий, он возлагал на Рене большие надежды. В их числе – удачное замужество и новые связи в обществе. Лорд Беккет любил свою племянницу даже больше, чем позволял себе думать, и его честолюбивая любовь в мечтах уже возносила Рене во главу парижского света, где она должна была блистать. Теперь Рене с ужасом представляла себе реакцию сурового лорда: он никогда не даст согласия.
Рене вздохнула, вспоминая об Артуре: да, дядя несомненно одобрил бы подобный союз. А что она наделала? Рене совсем поникла, забилась в пышные подушки кареты. Рано или поздно придется сознаться, что она связала себя с существом, которое с трудом можно отнести к категории удачных партнеров. Сорок лет, в два раза старше самой Рене, - это только малая доля правды, о которой дядя не догадывается.
Рене со страхом поняла то, в чем боялась признаться с самого начала: лорд Беккет Август ле Вальер, как бы не любил свою племянницу, предпочтет отказаться от нее.
Ах, дядя! Человек, который держал ее за руку, когда она училась ходить, который гордился своей маленькой танцовщицей и старательно объяснял любопытному ребенку запутанные знаки на картах моряков. И теперь Рене придется жестоко оскорбить его своим непослушанием!
Рене уже нимало не сомневалась в реакции лорда: родовой гонор и патриархальные взгляды дяди не смогут сосуществовать с выбором Рене.
Нет, он просто ничего не должен узнать! Америка далеко, а об их родстве мало кто знает, парижское общество – это не сплетники с корабля. Решено: лучше лгать ему, а там… Дядя не молод, ему будет проще уйти из жизни с мыслью о том, что Рене просто никак не найдет достойного жениха, чем разочароваться в своей любимице.
Приняв решение, Рене облегченно закрыла глаза и мгновенно провалилась в глубокий сон.
Глава 13. No going back now
На узких мощеных дорогах Парижа также грязно, как и два года назад. Осенью город постепенно наполняет сырость, но я с наслаждение вдыхаю воздух, насыщенный ею. Где-то здесь, в Париже, рядом со мной, этим же воздухом дышит моя возлюбленная, и от осознания этого мне хочется кричать от счастья.
Я снял особняк неподалеку от поместья Рене: красивое, уютное здание с множеством комнат, лепниной на потолках и лучшим убранством, которое мог предоставить хозяин в такой короткий срок. Через того же хозяина, обрадованного щедрым постояльцем, я заказал женские платья, ванные принадлежности и прочие мелочи, обязав его молчать о своем клиенте.
В этом же особняке я назначил встречу едва ли не единственному человеку, который знал и помнил обо мне.
Дарога по привычке был чрезвычайно осторожным, и тем больше меня позабавил его испуг, когда я «появился» из стены. Как всегда недоверчивый и не в меру сдержанный, перс пытался скрыть радость от нашей встречи. Как я и предполагал, Надир ни на минуту не поверил в мою «смерть». Я в полной мере разделял его чувства и, ничего не скрывая, поведал о своей «загробной» жизни. Он не полностью поверил в мою историю, но, так или иначе, мне требовалась его помощь. Через Надира я мог получать деньги за свои изобретения, в обязанности перса входило бы участие в семинарах и на аукционах. Дарога охотно согласился выполнять мои требования, за некоторый процент, разумеется. Прощаясь, Надир внезапно закатал мой рукав и уставился на вены, с которых давно исчезли следы инъекций. Меня не разозлила его недоверчивость: дарога слишком хорошо знал меня, чтобы вот так просто поверить в счастливую судьбу. Он удалился, удивленно покачивая головой, предварительно обязав меня познакомить его с Рене. Впрочем, почему бы и нет?
Второй визит я нанес своей давней возлюбленной – Опере. Подъезжая к зданию, я издали любовался крупными, но изящными очертаниями, вычурными барельефами и стройными колоннами. Вероятно, Опера изменилась внутри, но снаружи она была также прекрасна, как и в момент ее «рождения». Мое творение, моя гордость, мое дитя.
Я не хотел попадать под любопытные взгляды охраны, потому спустился вниз, к решеткам, ведущим в подвалы. Я шел осторожно, аккуратно ступая по растрескавшимся плитам. Чутье вело меня вперед, а память услужливо рисовала схему старых ловушек и тоннелей. Направо, налево, третий поворот, двадцать метров вперед - и передо мной открывается пасть каменной шахты, лестница которой ведет вниз, к пятому уровню и подземному озеру. Здесь нужно быть вдвойне осторожным: покидая Оперу, я обезвредил механизм арбалета, как и прочие смертельные капканы, но время и водные испарения могли привести его в неисправное состояние, и тогда стрела вонзится в спину незваному гостю. Я перепрыгнул через ступеньку, которая служила пусковым сигналом для оружия, на ощупь нашел нужный проем в стене и проверил состояние арбалета. На первый взгляд он казался исправным, но я обещал себе заказать новые детали.
Передо мной раскинулось озеро – последнее препятствие перед старым домом. В моем распоряжении даже лодка, старая, но прочные дубовые доски не прогнили за два долгих года. В мою бытность Призраком я привык обладать лучшим: высшего качества костюмы, коллекционные вина, роскошные, пусть и не особо нужные мне, предметы меблировки. Эта лодка прослужила бы еще долгие годы, если я вдруг пожелал бы вернуться в свой склеп. Но теперь у меня есть Рене, и подобная мысль кажется нелепой издевкой.
С некоторым содроганием я ступаю на каменный островок моего прошлого. Все в нем напоминает о том дне, когда отчаяние едва не привело меня к смерти. Да, Кристин, если бы я не простил, я бы ненавидел тебя за муки, которых ты мне стоила. Осколки зеркал хрустят под ногами, и я вспоминаю бешеную ярость, которую вызывало во мне отражение.
Я следую дальше, спотыкаюсь о что-то, со звоном покатившееся прочь. Жаль, что не догадался захватить фонарь: я отвык от подобной темноты. Как мне раньше хватало такого скудного освещения? Мое убежище, разумеется, разграбили ищущие «справедливости» «жертвы» пожара. Я вздрагиваю, вспоминая эхо возбужденных криков: «Лови убийцу!» Зубы непроизвольно сжимаются в мстительном оскале: о, как я тогда жалел, что меня не нашли. Убегая от погони, я жаждал крови, едва сдерживаясь, чтобы не пустить в ход удавку и не придушить этих чванливых, жадных до зрелищ зверей в человеческом обличье. Как я ненавидел всех, чьи ноги ступали по моей и только моей земле! К счастью, рассудок принудил меня затаиться и только наблюдать из тайника за вандалами, разоряющими все, что я ценил.
Следующие сутки я провел в забытье. Я не хотел жить, просто лежал и ждал, пока смерть заберет мою душу. А потом пришло понимание, и меня охватила злоба. Я ясно анализировал каждый шаг, каждое движение Кристин, так, будто мои чувства отключились, и в работу вступил незамутненный разум. Я взвешивал все ее поступки, каждую ложь, каждый взгляд и жест. Выражение лица, когда целовала меня, когда освобождала виконта, когда, услышав мое «уходите», с неприкрытой радостью и облегчением оттолкнула меня и кинулась к Раулю. Передо мной кристально четко вырисовывалась новая Кристин, я учился видеть не образ святой девственницы, нарисованный моим воспаленным воображением, а ее самое. Ее глупость и фальшь, преданность ярким оберткам и нежелание постигать сути вещей. Была ли она хотя бы добра? Не знаю, не уверен. Возможно, она ценила меня, как счастливый билет в новую жизнь Примадонны. Билет стал не нужен, когда в игру вступил Рауль со своими намерениями. Я утащил девушку со сцены в слепом желании обладать драгоценностью, но ее поцелуй, полный брезгливой жалости, ее взгляд – о, Кристин весьма желала поскорее закончить утомительную комедию! – перевернули мой мир. Я рыдал от разочарования, а Кристин приняла это за слезы любви. Пусть так.
На следующий день я выбрался из своей темницы. С огромным трудом преодолев все уровни, я со страхом осознал, что еще немного, и я остался бы там навсегда. Меня мучила ломка, тело требовало морфия, но судьба решила отучить меня от пагубной зависимости. Шатаясь от упадка сил, я выбрался из подвалов Оперы, спустился к близкой Сене. Я снова отчаянно хотел жить.
Наверное, со стороны я выглядел ужасно: рваная грязная одежда, болезненная худоба делали из меня идеального безликого нищего. Но и здесь, на самом дне Парижа, у попрошаек были свои законы. Когда я сидел на берегу, отогреваясь в лучах закатного солнца, меня окликнул человек. Это был тощий бродяга, такой же, каким казался я. Он принялся расспрашивать меня, цепким взглядом оценивая внешний вид. Видимо, он распознал под слоем грязи приличный костюм и посчитал залетного месье неплохой добычей. В момент, когда я отвлекся, бродяга кинулся на меня с намерением задушить. Странная это была борьба - между опустившимся пьяницей и мною, умирающим от слабости. Но нищий сделал ошибку, приняв мой вид за преддверие смерти, а ведь я таким родился. На стройках Джованни мне поручали работу, с которой не справлялись более крепкие мужчины. К тому же, теперь во мне жила воля к жизни, и допустить подобную погибель было бы глупо. Со слабым криком бродяга повалился на землю, я придавил его своим телом и вцепился слабеющими пальцами в горло. Я боялся, что мне не хватит сил, но глаза нищего потускнели, закатились, и его руки упали. Я повалился на землю рядом с трупом, жадно вдыхая воздух - я был жив.
В тот же миг в голове созрел план. Ночью я оттащил труп к выходу из тоннелей театра, переоделся в его лохмотья и камнем разбил лицо своей жертве. Я не испытывал ни жалости, ни отвращения, это всего лишь был способ исчезнуть для внешнего мира. Так умер Призрак Оперы.
Я решительно развернулся спиной к теням прошлого. Меня ждет новая жизнь с той, кого люблю.
***
Я задержался перед театром, не в силах оторваться от любимого детища. Мой взгляд ласкал его выпуклые очертания куполов, горгульи под крышей, стройную гармонию башенок.
Видимо, только что закончилось представление, и из раскрытых дверей оперы сбегали вниз оживленные пары. Разряженные дамы и их кавалеры в строгих костюмах рассаживались в кареты и автомобили, но люди меня не интересовали. Надвинув пониже шляпу, я уже развернулся, чтобы скрыться в сети улиц, но меня остановил пронзительный женский крик:
- Эрик!
Наверное, я побледнел. Только одна женщина, помимо Рене, могла назвать меня так. Я медленно обернулся. Ко мне, придерживая рукой подол платья, бежала Кристин. Красная от волнения, она замерла передо мной.
Два года сытой жизни не прошли даром. Моя когда-то легкая танцовщица превратилась в пышную даму, но излишняя полнота не красила черт лица Кристин. В ее сдобном чувственном личике появилось какое-то высокомерие, которое буквально убивало его. Видимо, жизнь виконтессы научила ее держать голову выше, чем я предполагал.
- Вы обознались, - я собирался развернуться и уйти, но Кристин схватила меня за руку. Ее неуместная настойчивость вызвала глухое раздражение.
- Нет, я всегда узнала бы тебя, из тысячи! О, Эрик ты жив! Я не смела надеяться, я боялась, что… - Кристин торопилась выговориться, я упрямо молчал.
Меня тяготило внимание этой женщины. Я испытывал досаду, как будто мне вдруг навязали вещь, которую я выкинул за ненадобностью.
- Эрик, - наконец Кристин сделала паузу, - неужели ты не рад видеть меня?
- Разумеется, мадам де Шаньи, - Кристин вздрогнула, - я рад вас видеть. Однако же я, ввиду некоторых известных нам обоим причин, не горю желанием продолжать наше знакомство, - я попытался вырваться, но Кристин все еще цеплялась за мой рукав.
- Что произошло? – она в изумлении широко распахнула пустые глаза. – Я все это время так верила, так надеялась, что вы меня любите, даже находясь на небесах.
Я подавил стон. Господи, свел же ты наши пути. Я чувствовал себя участником комедийного фарса, где у главной героини под гримом виднеется усталая перекошенная рожа алкоголички, а главный герой – то есть я – исполняет немую роль обожателя, параллельно размышляя, где бы поживиться куском курицы.
- Я так счастлива, - Кристин повисла на моей руке, - я думала о нас.
Господи, сохрани мой рассудок, она перешла на драматический шепот.
- Я не ценила то, что вы мне предлагали, - Кристин снова тараторила, будто плохая артистка, которая пытается побыстрее выполнить свою роль, пока не забыла слова, - и сейчас раскаиваюсь в этом. Если вы согласитесь не снимать маску, мы можем тайно встречаться.
Услыхав ее нелепое предложение, я не смог сдержать долго сдерживаемый хохот. Кристин даже не разозлила меня, унижая до уровня пошлого довеска к ее «правильной» жизни. Может быть, любовники как раз соответствовали понятию «хорошего тона» в ее мирке и должны «полагаться» знатной даме, которой она стала? Богатая виконтесса, скорее всего, уже мать, заботливая супруга днем и картинно вздыхающая над романтическим несчастным влюбленным ночью – паршивая получилась пьеса, Кристин!
Резко оборвав смех, я ответил по возможности серьезно, хотя мне далось это с трудом:
- Запомните, мадам де Шаньи, с момента нашего расставания вы для меня умерли. Прощайте, - отвесив поклон остолбеневшей Кристин, я вскочил в притормозивший по моему знаку экипаж.
Там, в уединении, я мог отдаться веселью. Я праздновал свою победу над прошлым, которое с высоты моей теперешней жизни казалось мне жалким и смешным, и я быстро позабыл об этой встрече.
Откинувшись на спинку кареты, я устало закрыл глаза: довольно много впечатлений и дел на один день. Перед внутренним взором сразу же возникла Рене. Я не забывал о ней ни на миг, Рене нераздельно была со мной в каждом биении сердца. Скоро я снова увижу ее, прижму к себе мое сокровище. Охватившее меня при этой мысли желание не вызвало привычного отвращения перед собственной слабостью, я насыщался новой, горячей кровью, бежавшей по телу – я знал, что Рене разделит со мной одиночество..